Эжен Сю - Зависть

- Да, мама, - ответил Фредерик, улыбаясь.

- И не забудь предупредить начальника наших конюшен, чтобы после обеда запрягли нашего чудесного "белого коня. Мы поедем в город за покупками, - добавила молодая женщина.

- А я, госпожа насмешница, - пробурчал доктор с набитым ртом, - я вам говорю, я вас уверяю, что старушка Маргарита, шеф-повар вашей кухни, сделала галету….. мм… галету…

Добрый доктор не докончил, так как поперхнулся.

Тогда начался бесконечный смех, и Фредерик прилагал все усилия, чтобы разделить общее веселье.

На самом же деле, смех юноши звучал несколько принужденно - он испытывал странное тревожное состояние. Так, некоторые смутные, не объяснимые симптомы извещают о близком вторжении болезни, еще скрытой. Смутные, неопределенные чувства, еще беспорядочные, но мучительные, казалось, заставляли сжиматься и ныть сердце Фредерика. Характер этих чувств, еще необъяснимых, причинял ему, однако, инстинктивный стыд, и он, всегда такой откровенный с матерью, опасался ее проницательности и впервые в жизни пустился на притворство, пытаясь вести себя с обычной беззаботностью до конца дня.

Несколько дней прошло со времени визита госпожи Бастьен и ее сына в замок Пон-Бриллан.

Фредерик никогда не выходил из материнского дома, чтобы посетить лиц, занимающих более привилегированное положение, чем у него.

Сначала он испытал чувство ошеломления, был поражен видом всех этих чудес замка, этим королевским великолепием, столь новым для него.

Но на другой день, когда юноша проснулся в своей, маленькой комнате, он сделался грустным и мрачным. Пройдя затем, согласно своей привычке к матери, он невольно сопоставил элегантные и кокетливые покои старой маркизы де Пон-Бриллан со скромностью материнской комнаты и почувствовал, что сердце его сильно сжалось.

Случай сделал это впечатление еще более ощутимым для Фредерика,

Когда он вошел к матери, молодая женщина во всей утренней свежести своей обворожительной красоты расчесывала свои длинные каштановые волосы за деревянным столиком, блестяще отполированным, на котором стояло маленькое зеркало в черной рамке.

Фредерик вспомнил шелк, кружева и золото, украшавшие туалетную комнату вдовствующей маркизы де Пон-Бриллан, ощутил в первый раз острый укус зависти, которая была тем горше, что дело касалось не его, а матери. Он сказал себе: «Этот будуар в замке, такой элегантный, такой роскошный - не лучше ли, если бы он принадлежал такой очаровательной женщине, как моя мать, а не восьмидесятилетней графине, которая в своем смешном кокетстве вертится перед зеркалом, окруженная лентами, кружевами и золотом?

Задумчивый и опечаленный, юноша спустился в сад.

Утро выдалось великолепным: июльское солнце заставляло сиять, как жемчужины, капли росы, в изобилии усыпавшей чашечки цветов. До этого Фредерик часто восторгался вместе с матерью свежестью, красотой и ароматом розы, находя все новые поводы для восхищения этим сокровищем красок, изящества и благоухания. Серебряные диски маргариток, отливающие бархатом анютины глазки, воздушные гроздья розовой акации - все, от вереска до можжевельника, вызывало в разуме его восхищение. Но в это утро он смотрел на эти простые и милые цветы взглядом безразличным, почти презрительным.

Он думал о редких тропических растениях, которые заполняли оранжереи замка.

Вековой лес, тень которого оживлялась щебетанием птиц, перекликавшихся с журчанием и плеском маленького водопада, также внушал ему презрение.

Чем была эта сотня старых дубов и эта струя прозрачной воды по сравнению с огромным парком Пон-Бриллана со столькими статуями из белого мрамора, отражающимися в бассейнах, посреди которых бронзовые наяды и тритоны, позеленевшие от времени, выбрасывали снопы воды, брызги которой достигали вершин гигантских деревьев.

Фредерик, все более омрачаясь, вскоре достиг кромки леса.

Угнетенный, он машинально огляделся вокруг. Внезапно он вздрогнул и резко обернулся.

Он заметил вырисовывающиеся на горизонте и возвышающиеся над лесом башни замка Пон-Бриллан, которые вставшее солнце заливало золотым светом

При виде его Фредерик отступил в лесную тень, как если бы хотел избавиться от болезненного ослепления, но увы. Хотя он отворачивался от этой сияющей картины, услужливая память несчастного юноши все время напоминала ему о чудесах, столь поразивших его, и приводила к новым жалящим сравнениям, которые отравляли и омрачали наивные радости прошлого, бывшего для него до этого полным прелести.

Так, проходя мимо приоткрытой двери конюшни, где находился старый конь, которого лишь иногда впрягали в крытую одноколку - скромный экипаж мадам Бастьен, - Фредерик услышал ржание. Это бедное животное, которое привыкло получать каждое утро от своего молодого хозяина несколько кусочков черствого хлеба, просунуло в отверстие свою большую добродушную голову, прикрытую спутанной гривой, и радостно требовало своего обычного лакомства.

Фредерик, желая искупить свою забывчивость, нарвал молодой травы и скормил ее с рук почтенному трудяге, поглаживая его толстую шею. Но вдруг, вспомнив о великолепных боевых и охотничьих лошадях, которых он видел в замке, улыбнулся с чувством горького унижения, и резко отошел от старого коня, который, удивленно, держа еще в зубах пук травы, долго провожал своего хозяина умным и ласковым взглядом.

Другой случай произошел со старой и немощной женщиной, которой Фредерик, за неимением денег, давал каждую неделю хлеб и какие-нибудь фрукты.

- Держите, матушка, - предложил он ей обычную милостыню, - я хотел бы больше помочь вам, но у моей матери и меня нет лишних денег.

- Вы очень добры, господин Бастьен, - сказала нищенка, - но скоро я ничего не буду у вас просить.

- Почему же?

- Ну как же, г-н Бастьен! В этот замок приедет жить г-н маркиз, а большие господа всегда выделяют на милостыню много денег, и я надеюсь получить свою долю. Благодарю вас, г-н Бастьен.

В первый раз Фредерику пришлось краснеть за свое скромное подаяние, которое он делал от чистого сердца. Когда позднее к нему пришел еще какой-то бедняк, он резко бросил ему в лицо:

- Вы смеетесь над моей милостыней, обратитесь же к г-ну маркизу - он должен стать провидением этого края. Ведь он так богат!

Душа бедного юноши омрачалась все больше и больше.

То, что еще недавно очаровывало его, предстало теперь в темном свете. Грустный и холодный туман сгустился мало-помалу над его радостным горизонтом, над будущим его молодых лет, бывших до этого столь счастливыми.

Это вторжение зависти в сердце Фредерика показалось бы, возможно, странным тому, кто хорошо знал прошлое юноши. И однако это заметное отклонение было объяснимо.