Эжен Сю - Зависть

Сын мадам Бастьен воспитывался в скромной обстановке, почти бедности, но изысканный такт и чутье молодой матери позволили придать окружающей его простоте характер редкой элегантности. Благодаря этому тысячи «ничто» вместе были прелестны.

Так, несколько ветвей вереска, перемешанных с полевыми цветами, подобранными со вкусом, могли образовать превосходное украшение. Но благодатная рука, которая так хорошо разбиралась в сельской флоре - могла ли она проявить меньше искусства в составлении букета как редкого, так и великолепного? Конечно, нет!

Ощущение элегантности и красоты, развивающееся, утонченное воспитанием, привычками, искусствами, заставляло Фредерика восхищаться и ценить чудеса замка Пон-Бриллан больше, чем кого-либо другого, и непременно завидовать им, пропорционально желанию, которое они у него вызывали.

Если бы Фредерик жил в грубой среде, окруженный отталкивающими предметами, он привык бы к вульгарности; был бы больше изумлен, чем очарован сокровищами замка, и они не внушили бы ему зависти, потому что он не знал бы ничего о радостях, которые они могли доставлять.

Наконец, по воспитанию, благородству, уму, манерам, может быть, даже по красоте и осанке Фредерик чувствовал себя ровней молодому маркизу, но не по происхождению и богатству, и поэтому он завидовал преимуществам, которые тому предоставил случай.

. Мадам Бастьен, все время занимавшаяся своим сыном, мало-помалу заметила перемену, происшедшую с ним… и проявляющуюся в частых приступах меланхолии. Скромный коттедж не оглашался, как прежде, раскатами громкого смеха, столь оживленного и шумного, к которому радостно присоединялась всегда молодая мать.

Закончив урок, Фредерик взял книгу и долгое время читал для своего развлечения. Но мадам Бастьен замечала не один раз, что ее сын, подперев голову рукой, оставался в таком положении с четверть часа, и глаза его были прикованы все к одной и той же странице.

Тогда в своем возрастающем беспокойстве мадам Бастьен сказала своему сыну:

- Дитя мое, я вижу тебя грустным, озабоченным, молчаливым. Ты больше не веселишься, как раньше…

- Чего же ты хочешь, мама, - ответил юноша, порывисто выдавив улыбку, - я тоже несколько удивлен, как и ты, серьезностью, проникшей в мое сознание. Но это не должно удивлять. Я не ребенок больше, ко мне пришел разум.

Фредерик никогда не лгал, но теперь он сделал это.

До этого, будучи ребенком или уже став юношей, он всегда честно признавался матери в своих ошибках. Она знала все его раздумья, но при одной мысли признаться ей в причинах этой перемены или хотя бы позволить ей заметить чувства, полные желчи, разбуженные в нем визитом в замок Пон-Бриллан, - юноша испытывал жгучий стыд, непреодолимый ужас. Более того, он знал, как обожает его мать, и стеснялся показаться ей униженным. Он не отступил бы, чтобы признать большую вину, явившуюся следствием какого-то увлечения, но он скорее умер бы, чем признался ей в муках зависти. Итак, предохраняя себя от хлопот матери, он приложил всю силу, все упорство своего решительного характера, все усилия сознания на то, чтобы скрыть горькую рану, начавшую терзать его.

Но напрасно бы он хотел обмануть глубокий ум и нежность матери, если бы она не была одновременно введена в заблуждение и успокоена доктором Дюфуром:

- Не тревожьтесь, - утешал ее со всей искренностью врач, когда она поделилась с ним своими опасениями. - Фредерик подвергается влиянию критической поры, в которую он вступил. Окончание роста и постепенное возмужание сопровождаются часто странными и резкими перепадами в характере юношей. Самые экспансивные и веселые иногда становятся мрачными и молчаливыми. Они испытывают постоянную тоску, беспричинную меланхолию, упадок сил, у них возникает настоятельная потребность в задумчивости, уединении. Еще раз говорю: не тревожьтесь из-за этого явления, всегда неожиданного и полного загадочности. Не подавайте особенно вида, что замечаете перемену, происходящую с вашим сыном - он будет беспокоиться за вас и за себя. Предоставьте все времени, у этою переломного возраста есть предел, вы увидите - к Фредерику вернется его обычный характер, только голос его огрубеет. Успокойтесь, я отвечаю за все.

Ошибка доктора Дюфура была простительна, потому что симптомы, встревожившие мадам Бастьен, действительно подходили к тем, которые он замечал у мужающих юношей.

Со своей стороны, мать согласилась с его правдоподобными объяснениями, так как она не могла угадать настоящую причину перемены во Фредерике.

Перемена, эта не проявилась немедленно после посещения замка, а, напротив, прогрессировала мало-помалу. И когда настал день, обеспокоивший мадам Бастьен, прошло больше месяца со времени экскурсии в замок Пон-Бриллан. Казалось, никакой связи не могло существовать между этой радостной прогулкой и мрачной меланхолией Фредерика, который, впрочем, прилагал все усилия, чтобы скрыть свой секрет.

Итак, убежденная доктором Дюфуром, которому она целиком доверяла, и видя в тревожащих ее симптомах только неизбежность переломного возраста, мадам Бастьен с нежностью следила за состоянием своего сына, стараясь скрыть от него грусть, которую она испытывала часто. Ведь она нашла его столь изменившимся и ожидала безропотно его выздоровления.

Заблуждения доктора Дюфура, разделенные мадам Бастьен, имели мрачные последствия.

Фредерик оказался теперь защищен от вопросов и проницательного беспокойства матери и мог слепо предаться увлекавшему его потоку.

По мере того, как его скромное существование и невинные забавы иссушались горячим веянием завистливого сравнения, Фредерик хотел поискать какое-то отвлечение в занятиях, но скоро учение стало ему в тягость, его мысли были заняты другим, и он сказал себе:

- Что бы я ни узнал, что бы я ни изучал, я никогда не буду никем, кроме Фредерика Бастьена - полукрестьянином, будущая жизнь которого станет протекать в безвестности и бедности, тогда как этот молодой маркиз, ничего не сделав для этого, получит знаменитое и прославленное в веках имя! - И снова всплывали в памяти юноши воспоминания о феодалах Пон-Бриллана, о галереях с оружием, о портретах, гербах - доказательствах, говоривших о могуществе и известности этого древнего и богатого рода. Тогда, в первый раз, несчастный Фредерик оскорбился жестоко за безвестность своего происхождения и мало-помалу оседал под тяжестью уныния.

- Почему этот маркиз, уже уставший или беззаботно относящийся к богатствам, которыми он засыпан, к сокровищам разного рода, тысячной доли которых было бы достаточно для счастья моей матери, моего и многих людей, почему, по какому праву этот молодой человек обладает такими богатствами? - спрашивал Фредерик себя. - Разве он приобрел их своей работой? Нет. Чтобы завладеть всем, ему достаточно было только родиться. Почему все для него и ничего для других? Почему у него столько излишеств, а моя мать вынуждена давать на милостыню беднякам хлеб?