Эжен Сю - Зависть

- Нет, уверяю тебя.

- Я тебе верю. И поскольку ты кончил заниматься, хочешь, мы немного погуляем?

- Мама, - ответил сын с унынием, - погода такая пасмурная, посмотри на это серое небо!

- Полно, милый лентяй, - ласково улыбнулась мадам Бастьен. - Что нам пасмурная погода? Разве в тумане осени и зимнем снеге нет своего очарования? Разве мы не привыкли смело выступать, держась за руки, против тумана и холода? Идем, идем, эта прогулка тебе будет полезна. Мы уже два дня не выходили. Это позор! Когда-то мы были неутомимыми ходоками!

- Прошу тебя, оставь меня здесь, - взмолился Фредерик, поддавшись непреодолимой апатии. - Я чувствую, что не отважусь сделать ни шагу.

- Это действительно опасная слабость, которую я хочу победить. Идем, дорогой мой апатик, немного решительности. Отправимся в сторону пруда, ты мне поможешь совершить прогулку по воде в нашей лодке. Ты любишь грести, тебе это доставит удовольствие.

- У меня нет сил, мама.

- Ну хорошо. Знаешь, что? Лесорубы сказали этим утром Андрэ, где есть неподалеку местечко с чибисами. Принеси свое ружье, мы пойдем к вереску, на Саблоньер. Это и тебя, и меня развлечет. Ты так ловок, что я никогда не тревожусь, видя ружье в твоих руках!

- Я уверяю тебя, что не получу никакого удовольствия от охоты.

- Ты ее так любил!

- Я больше ничего не люблю, - пробормотал почти невольно Фредерик тоном величайшей удрученности и горя.

Молодая женщина почувствовала, что слезы вновь подступили к ее глазам.

Фредерик, понявший тревогу своей матери, воскликнул:

- О, тебя я всегда любил и люблю, мама, ты же знаешь!

- Да, знаю, чувствую, но ты не можешь представить, каким безнадежным тоном ты это произнес: «Я не люблю больше ничего».

Затем, овладев собою и выдавив улыбку, чтобы не огорчать сына еще больше, Мари добавила.

- В самом деле, не знаю, что такое со мной сегодня, почему и себя, и тебя я огорчаю по любому поводу. Вот ты и плачешь, мой мальчик, мой бедный мальчик…

- Оставь, мама, оставь, ты уже давно не видела меня плачущим. Мне кажется, это пойдет на пользу.

Юноша остался сидеть, мать опустилась перед ним на колени и пыталась поцелуями унять слезы, которые он проливал.

Он говорил правду, эти слезы облегчили его. Бедное сердце, затопленное желчью, немного успокоилось, и когда он поднял кверху омытые слезами глаза, взгляд его упал на коленопреклоненную мать. Он увидел, что ангельские черты ее лица отражают одновременно трогательную печаль и бесконечную доброту. Одно мгновение, покоренный этой нежностью, он думал признаться Мари в пожирающих его чувствах.

«Да-да, - подумал он, - я ошибся, полагая, что она будет презирать меня или сердиться - в ее ангельской доброте я найду сострадание, утешение и помощь…»

При мысли об этом Фредерик почувствовал себя менее подавленным.

Луч надежды вернул ему некоторую энергию. После минутного молчания он сказал мадам Бастьен, не сводившей с него глаз:

- Мама, ты предлагала выйти на воздух. Ты права, немного прогуляться мне не помешает.

Это решение, недавние слезы сына, нежность, которая, казалось, озарила его горестное лицо, явились добрым знаком для мадам Бастьен. Она поспешно взяла свою шляпу, легкую шелковую мантилью и скоро, держа за руку сына, дошла до полей.

Как часто бывает, в момент серьезного и тягостного признания, юноша хотел отдалить его час. Затем он почувствовал, что ему трудно начать говорить на подобную тему.

Он старался найти объяснение для матери, чтобы она извинила его за долго скрываемую правду. Наконец, ему казалось, что дома их беседа могла быть прервана каким-нибудь неожиданным посетителем, и что больше таинственности и удобства в такой прогулке посреди пустынных полей.

По счастливой случайности, день, сначала туманный и мрачный, мало-помалу прояснился. Скоро яркое осеннее солнце придало природе самый очаровательный вид. Можно подумать, Фредерик, - мадам Бастьен пыталась развеселить сына, - что это солнце вышло из-за облаков встретить тебя, как друга, с которым не виделось долгое время. И еще: посмотри на его кокетство!

- Какое кокетство, мама?

- Видишь, как оно ласкает золотистыми лучами можжевельник в конце поля?… Ты ничего не помнишь?

Фредерик удивленно взглянул на мать и отрицательно покачал головой.

- Как? Ты забыл, как два дня этим летом я просидела под тем старым деревом, пока ты распахивал поле больного сезонного работника?

- Ах да, правда, - вспомнил с живостью юноша.

При воспоминании о великодушном поступке он испытал новое облегчение. Мысль о грустном признании, которое он должен был сделать матери, показалась ему менее тягостной.

Сердечное облегчение, которое он испытывал, так ясно отразилось на его лице, что мать сказала:

- Разве я не была права, дитя мое, принуждая тебя выйти? Твое бледное лицо уже менее печально. Можно подумать, тебя исцелил теплый воздух. Я уверена, что ты чувствуешь себя лучше.

- Да, мама.

- Боже мой, Боже мой! - воскликнула мадам Бастьен, складывая руки в порыве страстного обращения, - какое счастье, если бы это был конец твоей болезни, Фредерик!

Складывая руки, молодая женщина сделала резкое движение и не заметила, как соскользнула легкая шелковая мантилья, накинутая на ее плечи.

Фредерик тоже не обратил на это внимания и ответил;

- Не знаю, почему, но я надеюсь, как и ты, мама, что это может стать концом моих мучений.

- О, если ты тоже надеешься, мы спасены! - воскликнула она радостно.

- Господин Дюфур верно объяснял мне причины этого странного и тягостного недомогания - они связаны с твоим взрослением и исчезнут так же неожиданно, как и появятся… Словно скверный сон. И здоровье возвращается, как по волшебству,

- Сон, - медленно повторил Фредерик, неопределенно глядя на мать, - да, ты права, мама, это был дурной сон!

- Мальчик мой, что с тобой? Ты кажешься взволнованным, но это приятное волнение, не так ли? Я это вижу по-твоему лицу.

- Да, волнение приятное. Если бы ты знала…

Но Фредерик не смог закончить. Нарастающий шум, который они до того не замечали, заставил Мари и ее сына обернуться.

В нескольких шагах позади себя они увидели на дороге всадника, державшего в руке мантилью мадам Бастьен.

Оставив коня, которого поспешил взять за поводья слуга, этот всадник легко соскочил на землю и приблизился к молодой женщине: он держал свою шляпу в одной руке, а мантилью в другой. Склонившись почтительно перед мадам Бастьен, он сказал ей с исключительной любезностью и благородством.

- Мадам, я увидел издалека, как мантилья соскользнула с ваших плеч, и счастлив возвратить ее вам.

Затем после нового глубокого поклона и тонко уклоняясь от благодарности мадам Бастьен, всадник вернулся к коню, вскочил в седло и поехал. В тот момент, когда он проскакал мимо мадам Бастьен, он свернул на край поля, как если бы боялся испугать молодую женщину близким соседством с конем. Затем он снова поклонился ей и двинулся медленно своей дорогой.