Эжен Сю - Зависть

- Боже мой, как она бледна. Помогите же ей, доктор!

Вдруг появилась Маргарита. Выражение ее лица представляло странную смесь удивления, страха и сдержанного удовлетворения.

- Месье доктор, если бы вы знали! - она задыхалась от быстрой ходьбы.

- Пьер, вот то, что ты просил, - Давид подал графин с водой, из которого доктор отлил немного в чашку. Затем он обратился к служанке:

- Маргарита, подайте мне пузырек, вон тот, на камине. Но что с вами? - воскликнул он, видя, что служанка осталась неподвижной и вся дрожит. - Говорите! Ну, говорите же!

- Ах, месье, - тихо сказала служанка, - у меня перехватило дыхание… Если бы вы знали…

- Ну же, Маргарита!

- Хозяин умер!

При этих словах доктор отступил на шаг, забыв в этот момент о больной. Он глядел на служанку, не в силах что-либо сказать.

Давид испытал такое потрясение, что прислонился к панели.

Фредерик, державший мать в объятиях, резко повернулся к Маргарите, бормоча:

- Ах, ужас! Умер мой отец.

И он спрятал лицо на материнской груди.

Мари, погруженная в прострацию, вызванную полным изнеможением, все же сохранила способность слышать.

Слова Маргариты «хозяин умер» донеслись до ее ушей, но она восприняла их смутно, будто сквозь сон.

Доктор первым прервал торжественное молчание, воцарившееся после слов служанки, и сказал ей:

- Объясните, откуда вы это узнали?

- Этой ночью хозяин хотел переехать брод в двух лье отсюда. Дорога испорчена последствиями наводнения. Коляска и лошадь были унесены рекой. Тело месье Бастьена не найдено, но признали его козью шкуру. Предполагают, что хозяина затянуло под колеса мельницы и раздавило. На одном из колес обнаружили половину его тулупа и в кармане несколько размокших писем адресованных ему. Мэр Блемура и жандарм уверены в том, что месье Бастьен погиб и составили акт о его смерти. Они здесь были и от них-то я все узнала.

Когда служанка закончила в полной тишине свой рассказ, мадам Бастьен, совсем пришедшая в себя под сильным воздействием, которое оказала на нее эта неожиданная весть и страстно прижала к себе сына.

- Мы никогда больше не расстанемся, никогда!

Затем Мари почти инстинктивно стала искать глазами Давида, но чувство стыдливости удержало ее. Она отвела глаза, щеки ее окрасил легкий румянец, и она вновь обняла Фредерика.

Около трех недель прошло с того времени, как было объявлено о смерти месье Бастьена.

Множество сильных и противоречивых волнений сделали болезнь Мари еще более опасной.

Два дня она находилась в безнадежном состоянии. Затем начала понемногу поправляться благодаря уходу доктора Дюфура и пробудившегося интереса к жизни, в которых молодая женщина черпала достаточно силы, чтобы бороться со смертью.

Мари выздоравливала, и хотя это длилось долго и требовало неусыпных забот, так как существовала опасность рецидива, еще более страшного, чем первоначальная болезнь, все же непосредственная тревога миновала.

Нужно ли говорить, что после смерти Бастьена Давид и Мари не обменялись ни единым словом, в котором содержался бы намек на появившиеся у обоих тайные надежды?

Эти две благородные души стыдились выказывать свою радость, и хотя смерть Жака Бастьена не могла вызвать ни в ком особых сожалений, Давид и Мари относились с уважением к его памяти.

Болезнь мадам Бастьен, в первые дни которой существовала большая опасность для ее жизни, повергла в уныние всю, округу, а ее выздоровление вызвало всеобщее ликование. Свидетельства трогательной симпатии, которыми осыпали и ее, и Фредерика эти простые люди, а также сознание того, что будущее, казавшееся таким мрачным, теперь сулило счастье, ускорили исцеление Мари. Она через три недели испытывала только сильную слабость, мешавшую ей покидать свою комнату.

С тех пор, как состояние ее перестало внушать опасение, она захотела, чтобы Фредерик принялся за занятия, план которых был разработан Давидом, и что бы часть уроков проходила в ее комнате.

Молодая женщина испытывала невероятную радость, видя рядом перед своими глазами этих двух людей, с которыми она надеялась никогда не расставаться. Присутствие на уроках доставляло ей множество радостей. Прежде всего она видела заметный интерес Давида к Фредерику, затем пыл молодого человека, жаждавшего известности и славы, чтобы стать гордостью матери и удовлетворить свою честолюбивую зависть, пламя которой горело в нем больше, чем когда-либо.

По общему соглашению было решено, что Фредерик сначала поступит в Политехническую школу, а затем изберет, по своей склонности одну из многочисленных карьер, открывающихся перед ним после этого универсального учебного заведения: военную, морскую, искусства или науки.

Это краткое описание дает представление о тихом и чистом счастье, в котором жили обитатели фермы с того времени, когда здоровье Мари пошло на поправку. Такое счастье представляло нечто новое для всех, так как радостные дни, последовавшие за исцелением Фредерика; были омрачены появлением месье Бастьена, о котором часто забывали, но который маячил неотступно на горизонте, словно грозовая тень.

Теперь же наоборот, так далеко, как могли заглянуть Мари, Фредерик и Давид, они видели перед собою чистое и лазурное небо, свежесть которого иногда ослепляла их.

Итак, прошло три недели со дня смерти месье Бастьена. Было два часа дня. Фредерик с помощью Маргариты и старого Андре, составлял из подснежников, нескольких бенгальских роз, гелиотропов и веток с ярко-красными ягодами букеты для каминных ваз в комнате для занятий.

Посреди комнаты стоял на мольберте портрет Фредерика, нарисованный Давидом с удивительным сходством. Яркий огонь горел в камине, наконец, на столе были видны приготовления к скромной трапезе.

Четверо заговорщиков, готовивших этот маленький праздник, этот сюрприз, одним словом, ходили на цыпочках и разговаривали шепотом, так как не хотели, чтобы Мари заподозрила нечто необычное. В этот день впервые со времени своей болезни мадам Бастьен должна была выйти из своей комнаты и остаться на несколько часов в комнате для занятий. Фредерик и двое старых слуг заботились о том, чтобы придать комнате парадный вид, а Давид без ведома Мари нарисовал портрет Фредерика, который ей предстояло увидеть в первый раз.

Пока совершались последние приготовления, Давид зашел к Мари, сидевшей в своей комнате, чтобы развлечь ее.

Молодая женщина, одетая в траур и сидящая в шезлонге, с безмолвным счастьем глядела на Давида, который, сидя за столом, занимался проверкой письменных работ Фредерика.

Вдруг Давид тихо произнес:

- Это непостижимо…

- О чем вы, месье Давид?

- О необычайном прогрессе Фредерика, мадам. Мы только три недели занимаемся геометрией, а его способности к точным наукам уже развиваются с той же быстротой, что и другие склонности.