Петр Радченко - На заре

— Собачье отродье! — вырвалось из груди Корягина. — Чего хоронитесь друг за дружку? Приступайте к делу!

— Постой трошки! — прервал его Андрей. — Первое слово теперь за нами.

— Мразь! — сквозь зубы процедил Корягин. — Контра! Радуешься? Еще рано!

— Господи! — поспешно перекрестился Валерьян. — Истинно богомерзкий человек! Зачем ввели его с развязанными руками?

— Чего вы боитесь, батюшка? — сказал Федот Молчун. — Мертвый не укусит.

Бородуля положил руки на стол, исподлобья взглянул на Корягина. Матяш отошел к стене, насупил брови.

— У меня вопрос к тебе, Петро, — мягко начал Бородуля. — Как вы узнали о нашей организации? Каким образом вам удалось сразу выявить такое количество людей?

Корягин с ненавистью смотрел на него в упор, молчал.

— Ну! Чего ж не отвечаешь? — повысил голос Бородуля. — Не хочешь с нами разговаривать?

— Много ты захотел, господин есаул! — бросил Корягин.

Матяш шагнул вперед, положил руку на его плечо, но Корягин с силой отбросил ее в сторону, выдохнул:

— Не трожь!

— Разрешите, господин есаул, — попросил Андрей. — Мы допросим его по-другому.

Корягин глубоко засунул руки в карманы галифе, смерил его презрительным взглядом.

— Собака! — выдавил он. — По-твоему не будет!

— Да ты богу молись, иродова душа! — сияя погонами и медалями, указал на него Лукаш дрожащим пальцем.

Кто-то робко толкнул его в бок:

— Молчи!

Корягин взглянул на Лукаша, протянул:

— А, это ты, недобиток. Вырвался, значит.

Лукаш замигал глазами, растерянно пробормотал:

— Ач, какой острый!

— Ты гля! — хихикнул Гусочка. — Деятель! Сам пасется, сам себя и завертает.

Прошелестел сдержанный смешок, оборвался в углу тоненьким разбитым тенорком.

Матяш остановился перед Корягиным:

— Куда ты мое имущество спровадил?

— Передал государству, — стараясь быть спокойным, ответил тот.

— Какое ты имел право?

— Советская власть с бандитами иначе не поступает.

— Так, — задыхаясь от бешенства, скрипнул зубами Матяш. — Теперь скажи, куда девал тех казаков, которых арестовал в станице?

— Направил следственным органам.

— И что же с ними сделали?

— Кого расстреляли, кого в тюрьму, — прищурив левый глаз, сказал Корягин.

— Шо с ним здря балакать, — не выдержал Гусочка. — Снять с него три шкуры за етих людей и взятый наш хлеб, да и вся реча.

— А ну-ка, ребята, выволоките его в коридор, — приказал Бородуля конвойным.

Показался Лаврентий Левицкий. В сознании промелькнуло:

«Убьют, нечистые души! А человека жаль».

Корягина вытолкнули из канцелярии. За дверью послышались тяжелые удары, возня.

Наконец ввели Виктора Левицкого — без шапки и пояса, рубашка с оторванным рукавом. Увидев его, собравшиеся злорадно захохотали, а низенький казачок, сидевший рядом с Валерьяном, выкрикнул:

— Вишь, ощипан! Как драчливый петух после боя!

Виктор показал ему шиш, запальчиво выдохнул:

— Выкуси, прапорщиком будешь!

Грохнул дружный смех. Бородуля строго сверкнул зрачками, и все сразу умолкли. Виктор на секунду задержал взгляд на отце и, почувствовав в душе неловкость, потупил голову. Матяш размашистым шагом приблизился к нему, ощерился:

— Ну? Будем мириться?

— Как это?

— Ты должен присягнуть нам, — сказал Матяш. — Отречься от большевиков.

— Не все сбывается, что желается, — напряженно глядя ему в слегка побледневшее лицо, решительно заявил Виктор.

Лаврентий сидел как на иголках. Горло сжимала спазма. Ему еще никогда не приходилось видеть сына таким бесстрашным, как сейчас, не верилось, что Виктор способен на такое, не понимал его: то ли он не представлял себе той опасности, которая угрожала ему, то ли действительно был храбр и смерти смотрел в глаза прямо.

— Да ты б, сынку… — прозвучал глухой его голос, как ослабленная струна.

— По-ихнему не будет, батя! — закричал Виктор, сжимая кулаки.

— Приказываю молчать, молокосос! — стукнул Бородуля кулаком по столу.

Матяш в бешенстве замахнулся плетью. Виктор предупредительно поднял руку:

— Лучше отойди!

— Да… настоящий большевик, — сказал Молчун.

— Проучите его, хлопцы! — горя злобой, распорядился Андрей.

На середину канцелярии вышел здоровенный казачина, засучил рукава рубашки. Виктор тоже приготовился. Казак со всего плеча ахнул его в грудь. Виктор пошатнулся, потом одним взмахом кулака сшиб с ног противника и, как кот, кинулся к открытому окну.

Поп Валерьян осенил себя крестом, пролепетал:

— Богомерзкий…

Мятежники бросились к Виктору. Но тот прянул на подоконник, выбросился из окна и исчез в темноте ночи.

У подвала, в котором сидели смертники, стоял часовой. Рассвет был близок, но темнота еще не рассеивалась. Наоборот, она сгустилась еще сильнее, стала почти непроглядной.

В станице ни малейшего признака жизни.

Часовому неимоверно хотелось спать. Он зевнул, присел на корточки, поставил винтовку между ног и, сомкнув глаза, испустил легкий храп.

Из-за угла погребницы неожиданно выскользнула человеческая тень, мелькнула на белой стене и тихо накрыла часового. Виктор Левицкий выскочил из укрытия, побежал на помощь Гавриле Мечеву. Подвал тотчас был открыт, и из него один за другим выбежали арестованные, пустились к Кубани.

Корягина поддерживали под руки: он был сильно избит. По набережной от центра станицы и до моста на реке посты мятежников были сняты и выставлены из чоновцев.

К Корягину подошел Иван Градов с бойцами, потом в темноте показался и Доронин.

— Всех спасли? — спросил последний.

— Всех, — вполголоса ответил Виктор.

— Вот мы схватили, — указал Леонид Градов на пленного белого офицера. — Что с ним делать?

Корягин заглянул ему в лицо:

— А, ваше благородие! Вы немного мне знакомы. — Он обратился к бойцам, пояснил: — Это тот, что чинил чадо мной расправу. Направьте его к Юдину, товарищи.

Вьюн выделился из толпы чоновцев, проговорил:

— Ишь ты! Погоны подъесаульские. Обер [288] Обер- — первая часть составных названий должностей и чинов в значении старший, главный: например обер-полицмейстер, обер-офицеры (в царской армии — офицеры в чине от прапорщика до капитана включительно) и т. п. — прим. Гриня , значит.

Пленного повели на мост, и фигуры людей растворились в предрассветной мгле.

Наступило утро. На церковной площади, грозя станичникам, стояла виселица. Улицы были безлюдны. Ветер поднимал на дорогах пыль, осыпал ею сады, постройки, дома…

В правленском дворе, под навесом сарая, уже суетились казаки около убитого часового, прикрытого шинелью на дрожках. Скоро им стало известно и о гибели еще трех постовых: одного у моста, а двух на углах кварталов по набережной. Сообщили об этом Бородуле. Тот примчался в правление.