Петр Радченко - На заре

Под Рудником завязалась перестрелка с заставой Ахтарского батальона. Чоновцы отошли к селению Эстосадок, но попали в окружение и почти все полегли в рукопашной схватке. Лишь одному Шмелю удалось скрыться.

Бойцы двух эскадронов Ахтарского батальона занимали оборону на северо-восточной окраине Красной Поляны.

Аншамаха, как горный жаворонок, забрался на ветку каштана и внимательно оглядывал местность.

Под каштаном стоял Метеор.

И вдруг Аншамаха увидел Шмеля, выбежавшего на дорогу из молодого березняка. Он мчался, перепрыгивая через рытвины. Аншамаха понял — случилось недоброе, быстро спустился с каштана, побежал навстречу Шмелю.

— Где остальные? — крикнул он на бегу.

Задыхаясь, Шмель сообщил о разгроме заставы.

Аншамаха приказал коноводам увести всех лошадей к Греческому мосту [734] Греческий мост — мост через реку Мзымта в Красной поляне. Расположен на въезде в Красную поляну, если спуститься от БСР (бассейн суточного регулирования) вниз к реке. — прим. Гриня на Мзымте, а чоновцам приготовиться к бою. Бойцы залегли в укрытиях, за бревнами, замшелыми заборами и плетнями.

Из зарослей появились хвостиковцы, открыли стрельбу и с криками бросились в атаку.

Ахтарцы повели ответный огонь, но не выдержали напора, дрогнули, пустились в бегство. Аншамаха высоко поднял карабин, преградил им путь:

— Стойте, братцы! Стойте!

В это время с правого фланга в поселок ворвалась конница Улагая и начала рубить растерявшихся чоновцев.

Колонны хвостиковцев и улагаевцев запрудили узкие улицы. Обозы с продовольствием, снаряжением и беженцами размещались на высоком берегу Мзымты.

Карательный отряд остановился неподалеку от «царского домика» [735] «Царский домик» — здание построено в 1901 году (начато строительство, закончено в 1903 году — прим. Гриня ) на случай приезда царя в Красную Поляну поохотиться на диких зверей. . Сюда же пригнали пленных, среди которых оказался и Аншамаха. В разорванной рубашке, в сбившейся на лоб шляпе, он с ненавистью смотрел на конвойных.

Лука медленно прошелся вдоль шеренги пленных. Черная ряса придавала ему какой-то особо устрашающий вид, и он походил на грифа, высматривающего добычу.

У домика, в тенистой аллее, сопровождаемый Баксануком и Даудом, показался Хвостиков. Его встретил Улагай, взял под локоть:

— Прошу в дом, Алексей Иванович.

К ним подошел Лука, доложил о пленных.

— Пусть подождут, — устало бросил Хвостиков.

На втором этаже, в просторном зале, генералы расселись за круглым столом.

Из соседней комнаты вышла молоденькая девушка с подносом в руках. Она проворно расставила на столе тарелки с закусками, две бутылки, рюмки и, поблескивая темно-серыми глазами, промолвила:

— Угощайтесь, пожалуйста!

Улагай ласково потрепал ее по плечу:

— Умница, умеешь угощать. Как же тебя зовут?

— Антонина Демьяшкевич, — ответила девушка, застенчиво теребя край черного фартука.

— Это дочь одного ветеринарного фельдшера, — пояснил Хвостиков, — Сама пришла к нам, добровольно.

— Какая молодчина! — воскликнул Улагай, — К тому же истинная красавица… Сколько же тебе лет?

— Пятнадцатый пошел, — ответила девушка.

Улагай восхищенно смотрел на ее лицо, на темно-каштановые волосы, гладко причесанные на пробор, на тугую косу с черным бантом.

— Что же ты не садишься, Тоня? — спросил он. — Пообедаем вместе. Рюмочку виски выпьешь?

— Спасибо, — улыбнулась Демьяшкевич, села за стол, чокнулась с генералом и осушила рюмку до дна.

— Да, здесь чудесно, — заметил Улагай, принявшись за жареную оленину. — Будто никаких бед не было.

— Ах, оставьте! — вырвалось с раздражением у Хвостикова. — Куда уж хуже!

— А я думаю, что мы еще повоюем! — неожиданно вставила Демьяшкевич. — Создадим в горах отряды и пойдем громить Советы!

— Правильно, Тоня! — поддержал ее Улагай. — Главное — не терять веру в победу!

— А я не разделяю ваш оптимизм, — угрюмо заметил Хвостиков. — Мы разбиты, сердца опустошены. Спасаемся позорным бегством. А дальше что? Скитания по чужбине? — Он выпил виски, откинулся на спинку кресла и обернулся к Улагаю: — Вам проще. Говорят, у вас родственники в Константинополе.

— Да, — подтвердил Улагай. — Старший брат. У него там недалеко от города своя дача «Мандра» и лесные разработки. Да и жену я туда сейчас переправил.

— Значит, вам чужбина не страшна, — усмехнулся Хвостиков. — А вот нам…

— Полноте, генерал, терзаться мрачными думами, — прервал его Улагай. — Запад не потерпит существования Советской России. Смею вас уверить, что уже готовится новый поход против большевиков. Мой брат, например, организовал у себя на даче школу для подготовки разведчиков-диверсантов. А в Константинополе имеется белогвардейский центр, который занят разработкой планов нападения на Советы… с кубанского плацдарма.

— Это хорошо! — воскликнула Демьяшкевич.

Хвостиков с усмешкой покосился на нее:

— Ты, девочка, все видишь в романтическом свете, а действительность — сплошной мрак. За нами гонится смерть, и, возможно, сегодня она настигнет нас.

Вошел Дауд, вскинул руку к папахе:

— Гаспадин генерал-майор! Моя привела большевик кыз — девчатка.

— Веди, — распорядился Хвостиков.

Дауд шмыгнул за дверь и тотчас ввел Марьяну Казакову. Хвостиков встал, взял ее за подбородок и, приподняв голову, заглянул в голубые глаза.

— Большевичка?

Казакова молчала. Улагай внимательно присмотрелся к ней и наконец узнал:

— Да это же дочь покойного войскового старшины из Приморско-Ахтарской Никиты Гавриловича Копотя. — Он медленно поднялся, подошел к пленнице: — Ты как сюда попала?

Казакова не ответила. Демьяшкевич с любопытством поглядывала то на нее, то на генералов.

— Ну? — Улагай встряхнул Казакову за плечи. — Почему очутилась у красных?

Демьяшкевич ободряюще улыбнулась пленнице

— Не бойся, говори. Тебя никто не тронет.

— Пожалуй, мы оставим ее у себя, — заявил вдруг Хвостиков. — Увезем в Константинополь…

— Нет, нет! — закричала Казакова. — Отпустите меня! Меня ждет дома мама. Она с ума сойдет!

— Как же ты доберешься туда? — спросил Улагай. — Кругом красные.

— Отпустите, Христом-богом прошу, — взмолилась со слезами Казакова. — Красные не тронут меня.

— Ах, вот как! — Улагай зло прищурился. — Выходит, своя у них?

Казакова громко заплакала:

— Пошла с ними… Боялась, что маму не пощадят.

— Схитрила, значит?

Казакова, заливаясь слезами, кивнула.

Глаза Улагая подобрели. Подумав немного, он сказал Хвостикову:

— Пожалуй, ее надо отпустить. Копоть служил нам верой и правдой.

— Спасибо, спасибо, господин генерал!