Петр Радченко - На заре

Как назло в комнату нежданно-негаданно ввалился Мирон. Едва переступив порог, он уставился на монаха, застыл на месте. Лука съежился, протянул скуляще:

— Захарыч, ты посмотри, что со мной сделали…

— Да кто же енто тебя так спаскудил? — спросил Мирон, оглядывая его со всех сторон. — Ну-кася, повернись.

Лука, держа перед собой согнутые руки, потоптался на месте, заскрежетал зубами:

— Видать, эти… Ведьмы… Посмеяться вздумали.

— Эко отбрили тебя, брат! — покачал головой Мирон. — А я за тобой пришел. Мать благочинная требует. Видать, наставление какое-то хочет сделать. Завтра-то воскресенье, паломники придут к кринице. А ты… совсем припух, вроде петуха общипанного. Ну, я так и доложу ей.

— Упаси тебя бог! — воскликнул Лука. — Скажи ей, что на меня корчий напал [879] Корчий напал — скорчило, согнуло пополам от боли, особенно в животе. Корчи — судороги, спазмы. — прим. Гриня .

— Что ж, могу и соврать. — Мирон развел руками. — Енто все можно, токо борода и космы у тебя-то до завтра не отрастут. Да и отхваченные полы на твоей рясе не откуль не возьмутся. А мать благочинная ить могет заглянуть к тебе, поглядеть на твое житье-бытье.

Лука схватился за голову.

— Позор! Позор!

— Вопче, после такого конфузу я бы на твоем месте не задерживался тут, — посоветовал Мирон. — Ить совсем засмеют. — Он скрипнул дверью, вышел.

Лука обессиленно сел на кровать.

Вечером Ропот вышел из хатенки, присел на завалинке, закурил. Жена обратила внимание на его мрачный вид, спросила обеспокоенно:

— Ты что такой хмурый сегодня?

— Что-то неладно на душе, — признался Логгин Прокофьевич, — Видел я утром в лесу одного человека. Кажись, встречался с ним где-то, а вот… хоть убей, не вспомню где.

— А зачем он тебе? — промолвила Анисья. — Не вспомнишь — и не дюже нужно.

— Да нет, — возразил Логгин Прокофьевич. — Не выходит он из моей головы, стоит перед глазами.

Ночью он все так же думал о монахе, не мог уснуть. Снова и снова перебирал в памяти всех знакомых, давние и недавние встречи. И вдруг в его голове пронеслась обжигающая мысль: «Да это же „черный человек“»! Он широко раскрыл глаза, вскочил с постели, закричал:

— Вспомнил!.. Вспомнил, Анисья!..

Анисья оперлась на локоть, испуганно пробормотала:

— Ты что?.. Чи с ума сошел?

— Нет, не сошол! — ответил Логгин Прокофьевич. — Все вспомнил, понимаешь, все. Енто тот палач, который казнил нас на Мзымте, рубил мне шею! Никакого сумления теперь нет. Зараз нужно итить за чоновцами и схватить гада! — Он быстро оделся, нахлобучил фуражку, бросил на ходу: — Не жди меня скоро, Анисья! Приеду утром!

Он прибежал к Левицкому, постучал в окно:

— Лаврентий Никифорович! Выдь сюда, да скорее.

Лаврентий вышел в сени, прохрипел спросонья:

— Шо стряслось?

Логгин Прокофьевич, дрожа и заикаясь от волнения, объяснил ему все и сказал в заключение:

— Бери чоновцев и айда в лес зараз же. Надо немедля схватить катюгу! Вот.

Через полчаса чоновский отряд выехал из Краснодольской и, перемахнув мост, помчался к лесу. Впереди ехали Ропот, Левицкий, Норкин и Вьюн. Спешились у дороги, бесшумно пробрались к гроту. Вьюн стал у стены, постучал прикладом карабина в дверь.

— Эй, кто там есть?

Никто не отзывался. Вьюн повысил голос:

— Слышишь! Открывай дверь!

И снова никакого ответа.

— Вишь, притаился, каналья, — буркнул Вьюн.

— Ты гляди, а то ешо пальнет в окно, — предупредил его Левицкий.

— А я и сам могу пальнуть! — ответил Вьюн.

— Придется дверь ломать, — сказал Норкин.

Лаврентий поскреб затылок.

— А может, его нет дома?

Вьюн дернул за ручку, дверь широко распахнулась.

— О! Да тут никого нет! — воскликнул Логгин Прокофьевич.

Под вечер в монастырь со своим отрядом явились Бородуля и Матяш. Все были под хмельком. Привязав коней к забору, бандиты столпились у общежития монахинь. Навстречу Бородуле вышла мать Иоанна, заглянула в лицо, прошамкала:

— Никак, Игнат Власьевич?

— Он самый, матушка, — пробасил Бородуля. — Нам нужна мать игуменья.

— А ее нет дома, — ответила старуха. — В город уехала.

Бородуля с досадой обернулся к Матяшу:

— Не повезло нам…

Мать Иоанна покосилась на бандитов.

— Игнат Власьевич, богом прошу, пусть ваши хлопцы не заходят к монашкам.

— Никто не тронет ваших монашек! — резко бросил Матяш.

Мать Иоанна пригласила Бородулю и Матяша в приемную.

— Сегодня и завтра мы побудем у вас в монастыре, — объявил ей Бородуля. — А потом двинемся в горы.

Старуха растерянно развела руками:

— Но как же без матери игуменьи?

— Погоди, матушка! — прервал ее Матяш. — Мы только переночуем и смотаем удочки. Дюже устали с дороги. Из-под Армавира без передышки. Как черти грязные.

— Да и вшей погонять надо, — добавил Бородуля.

— Боже мой! — взмолилась мать Иоанна. — Вы и нам напустите.

— Ничего, вша, она тоже тварь божья, — усмехнулся Матяш.

— Не знаю, что и делать с вами. Как бы ваши хлопцы опять охальничать не начали. Они уж и так причинили нам немало сраму.

— Не беспокойтесь, — заверил ее Бородуля. — На этот раз все будет хорошо.

— Ну, бог с вами, — вздохнула мать Иоанна. — Занимайте старое общежитие.

Во второй половине дня из Краснодара вернулась игуменья. С нею приехали Евсевий и Александр. Последние, переговорив с Бородулей и Матяшом о своих насущных делах, выехали в Кавказский Николаевский миссионерский монастырь к игумену Дорофею, скрывавшемуся там после разгрома коммуны «Набат»…

Наступила ночь. Банда Бородули и Матяша также покинула монастырь и под покровом темноты помчалась по лесу, в сторону коммуны…

Игуменья спустилась к себе в келью. Мать Иоанна подала ей трапезу и, отвесив поясной поклон, удалилась. Но не прошло и пяти минут, как она вбежала в келью и объявила трясущимися губами:

— Матушка, какие-то военные вас спрашивают!

Игуменья оторвалась от еды, настороженно спросила:

— Наши… или?

— Не разглядела я в потемках, — ответила старуха.

— Просите их.

В келью вошел сотник Курунин в бурке и черной папахе. Он вскинул руку к виску и указал на Юдина, остановившегося на пороге:

— Честь имею представить вам брата Тимофея Харитоновича Мазаева — Пимена. Мы по весьма важному делу, матушка.

— Позвольте… — Игуменья взглянула на парный портрет Мазаевых, висевший на стене. — А вы, кажется…

— Потом, потом, матушка! — остановил ее Курунин, — Я должен сию же минуту покинуть вас до завтрашнего вечера. Разговор с вами будет вести Пимен Харитонович. — Он помахал ей рукой. — Не скучайте!

Игуменья любезно улыбнулась.

— Я очень рада видеть вас, Пимен Харитонович. Наконец-то мне удалось свидеться с вами. Раздевайтесь. — Отослав мать Иоанну, она добавила ласково: — Будьте как дома, голубчик.