Петр Радченко - На заре

— Ну, отдыхай, — сказал Матяш

Антонина положила карабин под стенку шалаша, сняла с себя пояс, на котором висели наган, шашка и кинжал, легла на охапку сена и сразу уснула…

Проснулась она, когда в занавешенную брезентом дверь шалаша пробился первый луч, толкнула Матяша:

— Эй, ты! Как тебя?

Магяш поглядел на нее через плечо.

— Ну, Андрей, — отозвался он. — Забыла, что ли?

— Да черт те знает, — почесываясь, сказала Антонина. — Из кубышки выпало.

— Чего тебе? — спросил Матяш.

Антонина зевнула:

— А ты знаешь, где твоя эта… зазноба?

— Какая?

— Да Авка.

— Знаю… В отряде она.

— Эге-ге! Поминай как звали. Вампиры в пещере ее заели. Насмерть.

У Матяша заныло сердце.

— Зачем же она туда пошла? — спросил он.

— Бог ее знает, — вздохнула Антонина. — Говорят, заболела малярией и зашла, чтобы перележать. Ну, на нее и напали кровососы.

— Глупая, — промолвил Матяш.

Казаки просыпались, выходили из шалаша. В котловинах и на склонах гор еще лежал густой туман. В тесном угрюмом ущелье шумел неугомонный Уруп. Казаки напоили лошадей, собрали на бурках завтрак.

— Что же за люди были в отряде Белова? — поинтересовался Матяш.

— Подъесаул Минаков… Еще два казачьих офицера, а остальные рядовые, — ответила Антонина.

— Не обижали они тебя?

Антонина промолчала. Ее красивое, опаленное горным солнцем и ветрами лицо с темно-серыми глазами под черными дугами бровей показалось Матяшу нерусским.

«Уж не жидовка ли она? — подумал он, невольно любуясь ее красотой. — Хороша, чертовка! А постареет, глаза, как у рака, на лоб полезут».

Казаки поглядывали на Антонину с любопытством и некоторой подозрительностью.

— Ты из какой станицы? — обратился к ней казак, сидевший рядом.

Антонина покосилась на него, ответила:

— Из Кардоника… Батько мой — ветеринарный фельдшер.

— Казак?

— Нет.

— А кто же?

— А черт те знает! — дернула плечом Антонина. — Говорят, дед мой из польских евреев. У нас в Кардонике таких, как мой батько, много. Некоторые переменили фамилии…

— Чув я, шо в Баталпашинском отделе полно евреев, — заметил угрюмый казак. — И видкиля их только нанесло туда.

Матяш задержал взгляд на Антонине, подумал: «Каким же образом ты влезла Хвостикову в душу? Он же ненавидел вас, иудеев. Видать, сумела».

После завтрака отряд двинулся дальше, ведя лошадей в поводу. Пробираясь по балке Черемухе, казаки увидели во второй очхазде стадо коров и баранов.

— Чей же это скот? — озадаченно промолвила Антонина — Что-то не видно людей.

— А может быть, здесь красные? — сказал Матяш.

Из ельника вышли два человека в бурках. Матяш навел на них бинокль, но не смог рассмотреть лиц.

— Надо разведать, — предложила Антонина. — Я схожу туда.

— А ежели красные? — предостерегающе заметил Матяш.

— Ну что ж, — улыбнулась Антонина. — Сбрешу что-нибудь.

— Пусть сходит, — буркнул угрюмый бородач. — С девки какой спрос. Может, и не тронут ее.

Тем временем те двое, что появились из ельника, обошли стадо, постлали бурки и начали совершать намаз.

— Молятся, значит, не красные, — определил Матяш и слегка толкнул Антонину в плечо. — Ладно, иди, а мы тут тебя подождем.

Антонина вскинула карабин за плечо, быстро зашагала вниз по течению ручья. Пробираясь по густым зарослям папоротника, она приблизилась к молившимся. Те увидели ее, схватились за винтовки, и только теперь она узнала Баксанука и Дауда.

— Эй, вы! — закричала Антонина. — Не признали, что ли?

Баксанук опустил карабин и бросился ей навстречу

— Ай, машала! — громко захохотал он, и его хохот, подхваченный эхом, прокатился по горам.

— А я не одна, — объявила Антонина и кивнула через плечо. — Там, за горой, Матяш со своими хлопцами. — Она сложила ладони рупором, крикнула: — Андрей, сюда! Это наши!

— А у нас полковник Белов с отрядом, — сообщил ей Дауд.

— И Минаков здесь, — поспешно добавил Баксанук.

Из-за горы выехал конный отряд. Матяш на ходу соскочил с коня, бросился к братьям Крым-Шамхаловым, обнял одного, потом другого.

— Твоя немножко худой стал, — заметил Дауд и, приложив два кулака к щекам, оскалил в улыбке белые зубы: — Скула — во!

Отряд спешился, и казаки, ведя лошадей в поводьях, двинулись за Крым-Шамхаловыми по крутой тропинке в лес.

На высоком берегу ручья, под облыселой горой, стояли шалаши. Здесь обосновалась банда полковника Крым-Шамхалова.

Вокруг громоздились дикие скалы, поросшие лесом. Антонина обвела их очарованным взглядом, спросила:

— А где Исмаил?

— Ана [881] Ана — мать. увез в Петроград, — ответил Дауд.

— А разве ваша мать не в Турции? — удивилась Антонина.

Дауд отрицательно помотал головой.

— В Турции она чужой, а в России — свой.

Подошел Белов. Увидев Антонину, воскликнул:

— Вот это здорово! Лесовичка явилась. А мы уже по тебе поминки справили!

— Да вы рады стараться, — упрекнула его Антонина. — Бросили одну в горах, как собаку. Рыцари, нечего сказать!

На следующий день отряд Белова, оставив бивак Крым-Шамхалова, двинулся на север. Антонина, похожая на юного джигита, ехала на белой лошади впереди. За нею рысили Белов и Минаков.

Подъезжая к Преградной, они увидели десятка три всадников, спускавшихся по склону горы в ущелье. Белов посмотрел в бинокль.

— Это отряд подъесаула Козлова, — сказал он, — Надо его подождать.

Вскоре к ним подъехал Козлов.

— Куда путь держите, господин полковник? — спросил он Белова.

Тот указал плетью в сторону станицы

— А вот в Преградную думаю заглянуть… насчет харчишек…

— Кстати, мне надо с вами, Гурий Вадимович, кое о чем потолковать, — проговорил Козлов.

Они свернули с дороги, спешились и, усевшись на поросший мхом валун, долго о чем-то совещались. Наконец Белов подозвал Антонину, сказал:

— Вот что, Лесовичка. Тебе срочно надо ехать в Баталпашинск к Лидии Барейше: будешь работать с ней в подполье. Как ты на это смотришь?

— Я на все согласна, господин полковник! — не задумываясь, ответила Антонина.

— И постарайся побывать в отряде полковника Окорокова, — добавил Козлов. — Скажи ему, что нам нужно с ним встретиться у Волошко, на Куве.

— А лучше всего — в Измайловской пещере, — уточнил Белов.

Вскоре отряды двинулись дальше.

После трехдневного пути Антонина подошла наконец к Баталпашинской. В лучах заходящего солнца станица, казалось, пылала в огне, сияла золотом. Под ее каменными стенами бушевала Кубань.

Антонина остановилась у реки, издали вглядывалась в безлюдные, молчаливые улицы. Откуда-то доносился голос муэдзина, заунывно призывавший мусульман на молитву: «Аа-ла-а-ак-бар! Аа-ла-а-ак-бар!..» Этот голос удручающе действовал на Антонину, и она подумала с досадой' «Черт! Чтоб тебе пусто было. Точно не к добру орет».