Петр Радченко - На заре

Рука Рябоконя с письмом тяжелым грузом упала на колено. Сомнения и недоверие разъедали его.

— Значит, этот Кубрак был в плену у большевиков? — промолвил он задумчиво и, взглянув на Дудника, спросил: — А ты как думаешь, Пантелей? Можно верить ему?

Дудник пожал плечами.

— Кто его знает, Василий Федорович.

— Да… — промычал Рябоконь.

Широко распахнулась дверь, и вместе с Жуковым в курень вошли подъесаул Олинипеев и Загуби-Батько.

— О, Диомид Илларионович! — обрадовался Рябоконь. — Где это ты пропадал столько времени?

Жуков скупо улыбнулся и, пожимая ему руку, сказал:

— Кубань большая, Василий Федорович. Сразу не расскажешь, где был. — Он поклонился Надежде, приветливо кивнул Дуднику и, присев рядом с Загуби-Батько и Олинипеевым, добавил: — Щупал по всей области казаков, чем они дышат.

— Ну и как? — настороженно спросил Рябоконь.

Жуков развел руками:

— Многие говорят: «Мы уже не те, что прежде». Но и наши люди еще не перевелись. Вот высадится Улагай с десантом на Кубани, тогда казаки валом к нам пойдут.

— Кстати, я сейчас получил письмо от подъесаула Кубрака, — сообщил Рябоконь. — Желаете послушать?

— Давайте выйдем во двор, — предложил Жуков, — А то у вас тут душно.

— А там комары, — заметила Надежда.

— Ничего, — сказал Жуков, — Попы поют над мертвыми, комары — над живыми.

У стены зеленых камышей задымилось курево. Все уселись вокруг него на болотной траве, и Рябоконь зачитал письмо Кубрака. Жуков выслушал его, сказал:

— В отряде Козлова говорили мне о подъесауле. Полковник Крым-Шамхалов о нем отзывается положительно. Но раз он побывал у большевиков, то его надо остерегаться.

— Совершенно верно, господин полковник! — подтвердил Олинипеев. — К большому сожалению, в среде нашего офицерства есть предатели, люди с подлой душой.

Жуков подробно рассказал о своей поездке по Кубани, о совещании главарей партизанских отрядов, о подготовке к всеобщему восстанию в области, потом поинтересовался, как идут дела здесь, в плавнях

Рябоконь невесело усмехнулся:

— Дела у нас разбойные… Убиваем, палим, грабим. Вот вчера на Протоке захватили моторный баркас, а в нем — пятьдесят два пуда паюсной икры, две тысячи пятьсот пудов красной рыбы. Икру и сто пудов рыбы с собой захватили, а остальное испортили, лодку сожгли. Словом, нападаю на всех, кто не со мной.

Жуков недовольно спросил:

— Не понимаю, Василий Федорович, с какой целью ты все это делаешь?

— А что тут понимать! — раздраженно бросил Рябоконь. — Пусть люди видят, что большевики бессильны против меня. Я убиваю, а они ничего не могут сделать со мной. Так я нагоню страх на всех и заставлю поддерживать меня!

Это заявление озадачило Жукова.

— Видишь ли, — сказал он, помедлив. — С одной стороны, оно, конечно, есть смысл, но с другой… убивать непричастных к Советской власти — значит восстанавливать народ против себя.

Рябоконь махнул рукой:

— Чепуха! Убивал — и буду убивать!

— Нет, Василий Федорович, ты не прав, — возразил Олинипеев. — Вчера наши партизаны чуть не взбунтовались из-за этого. С трудом удалось их утихомирить.

— Вот что, Тит Ефимович, — Рябоконь перевел взгляд на Загуби-Батько. — Дай команду всем партизанам, чтобы четвертого сентября собрались в лесу [884] Автор продолжает поражать своей бурной фантазией. Даже с учетом того, что Горьких лиманов, только крупных, два… — прим. Гриня , вблизи Горького лимана. Поговорить с ними надо.

— Слушаюсь, господин хорунжий!

Прошло несколько дней после бурного совещания, на котором Рябоконь вышел победителем. По его настоянию в ночь под 12 сентября банда произвела налет на Новониколаевскую. Захватив в магазине 24 тысячи аршин мануфактуры, спички, табак, керосин и другие товары, она скрылась в плавнях.

Под Гривенской стояло ясное, солнечное утро. Оно было особенно радостным для станичного врача Злобина: минувшей ночью жена родила первенца — сынишку Толю. Сегодня Злобин решил торжественно отметить это событие и уже с рассвета занялся хозяйственными делами. В восьмом часу утра к его двору подъехала линейка, на которой сидел секретарь Гривенской комячейки Ермаков и агент ВЧК Селиашвили. Надо было оказать срочную врачебную помощь тяжелораненым в Новониколаевской после налета рябоконевцев.

Злобин быстро собрал чемоданчик с медицинскими инструментами и медикаментами, наскоро простился с женой и отправился в путь.

Линейку сопровождали две подводы с вооруженными чоновцами.

До Новониколаевской оставалось не больше трех верст. А вот и мостик через ерик. Едва лошади коснулись его передними ногами, как из-под моста выскочили вооруженные бандиты, открыли стрельбу из винтовок. Злобин соскочил с линейки и, споткнувшись, распластался на мосту. В нескольких шагах от себя он увидел горбоносого бандита, который целился в него.

«Смерть! — промелькнуло в сознании врача. — А как же Толя?» И он закричал:

— Не стреляйте, я доктор, не убегу!

То ли этот предсмертный крик, то ли что-то другое остановило бандита: Злобин остался жив.

Пролежав ничком некоторое время, он услыхал окрик:

— Спускайся в овраг!

Установив личность Злобина, бандиты забрали у него документы, деньги, а также чемодан с медицинскими инструментами, медикаментами и перевязочным материалом.

На мосту появился мужчина в черкеске серого сукна, при шашке, кинжале, с биноклем на груди.

— На которой из подвод пулемет? — спросил он.

— Пулемета нет, — ответили ему.

Злобин тихонько спросил у одного из бандитов:

— Кто это?

— Батько наш, Рябоконь, — пояснил тот.

Рябоконь подозвал к себе врача, обматерил его за службу «краснюкам», затем приказал опознать убитых.

Ермаков лежал с простреленной навылет грудью: пуля попала в сердце. У чоновца Толстикова был раздроблен череп.

Следуя за Рябоконем, Злобин называл убитых.

— А Жебрака, случаем, среди них нет? — неожиданно спросил Рябоконь.

— Его не было с нами, — ответил Злобин.

— А где он сейчас? Его же видели у вас в станице.

— Был, но куда-то выехал.

Дудник и Озерский сняли с убитых одежду.

Под диктовку Рябоконя Злобину пришлось написать угрожающее «послание» станичному Совету. Руки у него дрожали как в лихорадке, и он с большим трудом, кое-как нацарапал бандитский ультиматум.

— А теперь слушай! — сказал ему Рябоконь, — Передай мою записку властям. И больше не попадайся мне на глаза. В другой раз шкуру спущу.

Злобин, не оглядываясь, зашагал в Новониколаевскую.

В тот же день Селиашвили послал уполномоченному ВЧК по Славотделу [885] 18 ноября 1920 года Таманский отдел Кубано-Черноморской области был ликвидирован, на его территории были образованы Темрюкский, Тимашевский и Славянский отделы . — прим. Гриня рапорт: