Ян Неруда - Стихотворения. Рассказы Малостранские повести Очерки и статьи

Шевчик работает на соседнем участке. Там, правда, нет никакого туннеля, зато есть мост через реку. Шевчик пришел сюда с каким-то поручением к инженеру и ждет, когда инженер закончит выплату рабочим.

Шарманка всхлипнула, ручка остановилась, не дойдя до низу. Шевчику уже надоело крутить ее, но старушке он все же бросил медяк.

— Эй, пани пантафирка, стаканчик! — кричит он в кантину. — Я пью только после пробы, и если ваше пойло хоть градусом слабее, чем показывает мой сакрметр (сахарометр), я всех ваших клиентов отважу! Вот у нас пойло, братья-товарищи — хо! Греет, что твоя паровозная топка! — И он присоединяется к кружку рабочих.

— Какова там у вас житуха, а? — начинает судья Зоубек.

— Э, что там — вот в Транслании [18]можно было жить: там нас вином поили, а тут картошкой кормят, да и ту еще перебирать приходится. Впрочем, сами знаете — главное, живы мы, и слава богу. Отсюда легче уйти, чем из Будейовиц — оттуда уйти было дело трудное. Помню, только это я навострил лыжи — глядь, а мне навстречу хозяин, у которого я столовался. Останавливает. Что же, говорю, хозяин, не вечно же нам вместе быть, дальше в лес, больше дров, говорю, счастливо оставаться — его аж слеза прошибла!

— Он мог твою форму забрать… Ну и вырядился же ты! — возражает кто-то.

— Э, что там!

А потом — у самого-то у тебя что за вид? Может, ты свою рубашку где-нибудь на саван прячешь?

— И-и-и! Славная была у меня рубашечка, ей-богу, славная, — смеется подвергшийся нападению, — да что делать, в такие времена и на мыло не хватает! Я ее сжег, чтоб мелочь не тратить, — жалко грошики-то!

— А я вот, — встревает другой, — я приехал сюда с чемоданом, набитым бельем, да только плохо здесь стирают!

Смех.

— Слушай, Шевчик, — заводит кто-то, — там, на реке, плохо вам будет, верь слову, уже и нас-то тут холод до костей пробирает.

— А у меня жилье княжеское, у вас, голодранцев, ни у кого такого нет! Я под мостом пролет отгородил, из старого теса пол настлал — пусть водичка под ним течет! И для печки достал кирпичей. Да, брат, не дом — скала, на сваях стоит — пропасть мы их там вколотили! Ха! Нет, мы молодцы! Эти швабы долго бы еще канителились со своим «раз-два — взяли», и мы бы до сих пор сушились под открытым небом, да я как затянул: «В Пра-хатиииицах на пригоооорке», — так баба и пошла взлетать, будто под ней порох взорвался. Зато есть у нас теперь берлога, а у мелюзги нашей — крыша. Старухе приходится три четверти смены отрабатывать, по крайней мере, нешто одному прокормить столько ртов! А, черт, кончилась моя гулянка — вон инженер освободился.

Как раз подходит пантафир, получивший от инженера деньги для выплаты рабочим. Пантафир, бывший поденщик, кость от кости босяков, припрятал треть денег, и лицо его выражает досаду.

— Леший его побери, — начинает он, набив трубку и повернув шейный платок так, что узел оказывается у самого уха. — Инженер-то наш — тоже ворюга порядочный, холера ему в бок! Думаете, он выдал мне все, что полагается? Держи карман! Нет, я здесь не останусь. Или устраивайтесь как хотите, пусть инженер сам выплачивает.

Босяки ворчат.

— Что там бурчать, давайте сюда мерку, сами еще раз измерим!

При всеобщем недовольстве он прикладывает мерку, поворачивает ее так и эдак, считает, пересчитывает — какими-то странными, путаными словами, доходит до крика… Счастье его, что он не знает цифр! Наконец пантафир набрался мужества и объявляет:

— Целую треть не додал!

— А много ль это? — мрачно осведомляется судья Зоубек.

— Ты вместо двадцати четырех получишь восемнадцать, остальные в этом же роде.

— Ого! Еще чего не хватало!

— Ну, уж это, брат, дудки!

— Да вы что, черти болотные, да я тут все вдребезги разнесу!

— Провалиться мне, коли я кому-нибудь шею не сверну! — раздается кругом.

Пантафир чувствует себя неважно.

— Эй, вы!.. А вы тоже лентяи порядочные, ничего толком не сделали, вам бы чтоб из коровы, да сразу масла надоить!

— Что-о?! Это мы-то ничего не сделали, мы-то спину не гнем?! Мы-то… ну, знаешь!.. — Проклятия так и сыплются.

— Вот что, мне мое спокойствие дороже… Так и быть — тебе подкину два гульдена, тебе полтора, тебе тоже гульден… Так! А самому-то ничего не останется, ну и осел же я!

Одни угомонились, другие продолжают шуметь.

— Вы что же, хотите совсем меня разорить? Бездельники!.. Я… Ну, ладно, даю еще гульден тебе, и тебе тоже — это из собственного моего кармана! Оберете меня до нитки, но мне важно доброе имя… Ну, да уж выскажу я все этому пану инженеру, потолкую с ним по душам! А ты, жена, дай вон тем ребятам три бутылки водки — нет, четыре дай им. Теперь, если кто еще квакать будет, тому такую влеплю, что башка до Брно докатится!

И вот начинается выплата. Многие уже получали аванс, многие должны за водку, — беда! Наконец все подсчитано и выплачено, каждый пересчитывает денежки, прикидывает: на белье, на одежду, да отложить про черный день… Итальянцы недолго раздумывают — завтра же пойдут на ближайшую почту и пошлют по нескольку гульденов домой, с остатком денег как-нибудь перебьются, им не впервой. Они живут скромно, но достаточно хорошо для своего положения; они всегда объединяются по нескольку человек для столования: три раза в день горячая полента — и все. Немец относит несколько гульденов инженеру — «на сохранение». Он тоже обычно живет хорошо, — по крайней мере, раз в день ест горячее, хотя для этого ему приходится полчаса топать в деревню. Грустно сказать, что чехи живут, в среднем, хуже всех: дешевая колбаса, хлеб, водка — вот их неизменное меню. И откладывать деньги им никак не удается, — правда, каждый раз они горят желанием, но ведь надо сделать первый шаг, а эти чертовы первые шаги…

Все расселись в кантине, чтоб немного промочить горло. Пантафир — главный регулятор их попоек. Если он обязался за определенную плату выполнить большую работу, то спешит разделаться с ней и не сильно склоняет босяков к пьянству; если же работа оплачивается повременно, то есть через каждые две недели, сколько бы ни было сделано, — тут он соблазняет, как только умеет. А соблазнить босяка не так уж трудно!

Сегодня здесь уселись «ненадолго» все — женатые и холостые. Женатого, может, ночью жена дотащит до дому, а может, даже уговорит завтра выйти на работу. Но может быть и так, что на него найдет его «квартал». Это весьма тяжелая и непреодолимая болезнь, этот «квартал». Постигнутый знает, что он тут ничего не может поделать; сначала в пьяном угаре еще мелькают добрые намерения; когда вынимается очередной гульден, перед внутренним взором на минутку возникает еще образ жены и детей, но уж потом — кулаком по столу, чарку кверху, и…