Ян Неруда - Стихотворения. Рассказы Малостранские повести Очерки и статьи

Комарек быстро переоделся, и вот он уже на пути в ***. Там, правда, много кабачков, но они опасны лишь для слабого человека; у Комарека есть спасительное заклинание — каждую минуту он повторяет про себя: «Как не хотеть стать десятником!»

И в самом деле, еще не пробило полдень, а Комарек уже вернулся. Новое платье — он отдал за него все тридцать гульденов — несет в узелке. Конечно, он мог оставить старое платье у того же старьевщика и явиться сразу в новом роскошном обличье, но у Комарека доброе сердце, он помнит о Шнейдере — пусть дружок воспользуется старым гардеробом, пока и ему не улыбнется счастье! Комарек не отстанет от него, все уши ему прожужжит!

Прежний Комарек скрылся в своем «убежище для неизлечимых», и через четверть часа вышел Комарек новый — как игрушка! На нем хорошая еще шляпа, — не меньше гульдена стоит наверняка! — синяя рубашка — таких он купил две, следовательно, теперь, считая инженерову рубашку, у него их целых три! На шее пламенеет великолепный красный платок, затем — светло-зеленая куртка и светло-желтые брюки с черным поясом! Упругим шагом проследовал он к дому инженера. Тот, верно, глаз не оторвет!

Инженер сидит уже за обедом. Он со всех сторон осматривает Комарека и улыбается.

— Пока сойдет, — говорит он. — Погодите, моя хозяйка даст вам пообедать: я хочу, чтобы вы привыкли прилично питаться. А потом отправляйтесь на работу!

Сытый, разогревшийся, удовлетворенный и счастливый, идет Комарек к своему рабочему месту.

Товарищи прямо руками развели — им кажется, будто они грезят. Это… нет, ведь это… Что это?! Все подходят, спрашивают, ощупывают шляпу, проводят ладонью по куртке. «Пан инженер!» — вот единственный ответ Комарека. О месте десятника — ни гу-гу. Краем глаза смотрит он на Шнейдера: тот стоит, опершись на лопату, и в его выпученных красных глазах — глубочайшее изумление. Погоди, приятель, еще и не то увидишь!

А воздух-то сегодня — прямо весна! Каждая жилочка так и играет, сердце скачет галопом; вот так же бывает перед танцем: тревожно и сладостно.

Новое платье вроде бы еще не привыкло к работе, оно достаточно удобно, но так… так празднично! И вообще сегодня будто большой, особенный праздник в целом мире!

Кирка отброшена — нет, сегодня Комарек лучше погуляет, когда же еще и гулять-то? И вот он собрался и зашагал вдоль линии. Его останавливают. «Пан инженер!» — ответ его не меняется. Потом он сворачивает к лесу — так приятно побыть одному, когда с вами происходит большая перемена. И кто бы вчера подумал.

Но и в лесу Комарек не долго выдерживает — он так счастлив, а счастье требует компании, свидетелей, хотя бы и завистливых. И вот он возвращается и идет прямо в кантину — пантафирка его еще не видела!

— Господи боже мой, Комарек, да вы похожи на сынка сельского богатея!

Комарек самодовольно улыбается.

— И что за чудный платок! Как бы он мне пошел! Что вы за него отдали?

— Всего два гульдена, — гласит небрежный, горделивый ответ.

— Он стоит, стоит этих денег! Но где же, скажите, вы их раздобыли? Что вам налить — уланской, хлебной?

— Деньги дал пан инженер! Нет, ничего не надо, я больше не пью. — И он нехотя отворачивается, как от сильного искушения.

— Ну, рассказывайте же скорее! И куда вы свои старые-то тряпки выбросили?

— Я их не выбросил. Кое-что было еще не так уж плохо, — например, совершенно прочная шинель, но я даже ее не продал, оставил; отдам кое-кому.

— Ну уж это враки!

— Враки?! — Комарек разгорячился. — А вот я сейчас вам докажу!

Через минуту Комарек снова был здесь со своим узлом, который и швырнул на плотно убитый пол.

— Вот — и будь я проклят, если здесь не хватает хоть нитки!

— Да что же инженер — рехнулся, что ли?

— Здравствуйте, рехнулся! Глупая баба! Он хочет, чтоб я стал приличным, и тогда он сделает меня десятником! Вот как!

Теперь все выплыло наружу.

Десятником! Через пять минут кантина была переполнена.

— И ты не поставишь нам ни чарки? — со всех сторон горланят друзья.

Комарек смущен. С каким бы удовольствием показал он себя, — а в кармане ни гроша! Покосился на узел со старым платьем — нет, оно уже не принадлежит ему, он обещал его бедняку приятелю; правда, приятель этот еще и не подозревает о замышляемом даре, но… Идея! Рука Комарека тянется к шее:

— Вот платок, дайте ребятам водки на два гульдена!

И он садится, остальные — вокруг него.

— Поди сюда, братец! — кричит растроганный Комарек другу Шнейдеру. — Я тебя не оставлю, молчи! Увидишь, как я о тебе позабочусь! Только… Ну, да я еще скажу, что тебе делать!

Расшумелось, развеселилось все, на небе и на земле. Комарек превозносит инженера и пьет его здоровье. Все превозносят добрые намерения Комарека и пьют его здоровье.

Час бежит за часом, становится все веселей и веселей…

И когда «полночь призывала духов», Комарек не был уже похож на игрушку. Фигуру его снова облекала вчерашняя одежда — зато он, по крайней мере, сто раз перецеловался со Шнейдером, и вместе они уже пятьдесят раз пропели:

Прошло несколько месяцев. Начались морозы, земля стала твердой, как камень.

Прошел уже и день поминовения усопших, и с ним ушли «озерники» — ушли все разом в родные места, к широким озерам вокруг Будейовиц. Иначе они не могут. Надо им видеть, как зимние туманы ползут по воде, видеть камыш, обсыпанный инеем… Детьми научились они там строить запруды и дамбы, взрослыми мужчинами укрепляют они и украшают своим живописным искусством насыпи железных дорог. Это очень уважаемые люди, босяк ставит их высоко, почти как ремесленников. И им это известно, — уже издалека распознаешь их по ленивой, исполненной достоинства походке, по широкой шляпе, большие поля которой колышутся, как крылья разжиревшей вороны, и по синему фартуку, правый нижний уголок которого полчаса свисает свободно, а следующие полчаса заткнут за пояс. В день поминовения усопших «озерники» бросают работу, а на пасху снова разлетаются по всей Европе. Это типы характерные, как дротари из Тренчина.

Но чем грустнее и мрачнее в природе, тем веселее босяки. Холод не дает лениться ни рукам, ни языку.

Как-то раз утром инженер вышел из своего домика. Огляделся, потер руки, смахнул слезу, выжатую морозом. Веселье отражалось на его лице. Он выдохнул клуб пара и проворчал себе под нос: «Любопытно…» Дальше он уже ничего не сказал, ибо мороз велел закрыть рот, и придется нам самим договорить за инженера. Он хотел сказать: «Любопытно, что-то у нас сегодня случится!» Дело в том, что в эту неделю над «Австралией» словно мешок с чудесами разорвался: каждый день новое, особое событие, просто спасения нет! А сегодня — суббота, и придется этой субботе порядком потрудиться, чтоб превзойти предыдущие дни!