Ян Неруда - Стихотворения. Рассказы Малостранские повести Очерки и статьи

— Кому нужна реклама!

— На первых порах она необходима. Наша публика верит печатному слову и не интересуется тем, о ком не читала похвал. Зато, в пику вам, будут рекламироваться сочинения других авторов. Они выдвинутся, а вы застрянете, озлобитесь, возможно, затеете какие-нибудь литературные глупости, или вам вообще опротивит писать. Кроме того, вас всегда будут одолевать материальные заботы. Хочешь не хочешь, придется взяться за литературное ремесленничество. В результате вы опять почувствуете отвращение к перу, будете писать как можно меньше, только чтобы заработать на жизнь, закиснете или обленитесь, и кончена ваша литературная карьера, сначала ведь не начнешь…

— Нет, так это все-таки не произойдет. Я надеюсь, что уже первое мое литературное произведение принесет мне успех… Скажите, пожалуйста, прочли вы мои стихи?

— Прочел.

— Ну и что скажете?

— Гм… читаются они легко… некоторые недурны… Но скажите, пожалуйста, кому сейчас нужны лирические стихи? Лучше всего сожгите их.

Вацлав вскочил со стула. Поднялся и Лоукота, оперся руками о стол. С минуту было тихо.

Вацлав подошел к окну и прижался лбом к стеклу. Помолчав, спросил сдавленным голосом:

— Вы будете в воскресенье на свадьбе, пан доктор?

— На свадьбе? На какой свадьбе?

— Пепичка говорила мне, что она приглашает вас свидетелем, а я буду шафером.

— А кто женится?

— Разве вы не знаете, что Пепичка обручается с машинистом Бавораком?

У Лоукоты потемнело в глазах, закружилась голова, и он тяжело опустился в кресло. Вацлав подбежал и нагнулся над ним.

— Что с вами? Вам нехорошо?

Ответа не было, слышался только хрип, свидетельствовавший о том, что необходима помощь. Вацлав подскочил к двери и крикнул:

— Пани Лакмусова, барышня Клара, скорей дайте воды и свет! Доктору плохо.

Потом он подошел к Лоукоте и стал снимать с него галстук и расстегивать халат.

Лакмусова прибежала с зажженной лампой, вслед за ней появилась Клара.

— Воды, скорей воды! — командовал Вацлав.

Но Лоукота уже открыл глаза. Он слышал слова Вацлава.

— Нет, не надо воды, — с трудом произнес он. — Мне уже лучше… Это так, от жары… Летом со мной это случается.

— Сбегай, Клара, — распорядилась Лакмусова, — принеси шипучки и немного малинового сиропа, у нас есть дома. Беги, Кларина.

Клара поспешила из комнаты.

— Ему уже лучше, — заметил Вацлав. — Ну и перепугался я!.. А ведь сегодня совсем не жарко… Ну, теперь все в порядке, вы в надежных руках, я могу откланяться. До свидания, пан доктор, до свидания, сударыня!

— Всего хорошего! — принужденно улыбнулся доктор. — Все, что я вам говорил, было сказано по-дружески.

— Я не сомневаюсь в этом и благодарен вам. Всего хорошего!

И Вацлав ушел. Клара принесла на подносе воду с сиропом и порошки. Лоукота сопротивлялся, но был вынужден выпить прохладительный напиток.

— Пейте, пейте, милый зятек! — потчевала Лакмусова. — Мы побудем немножко с вами. Я как раз собиралась сегодня с Кларой преподнести вам сюрприз. И вы и она робки и нерешительны, как дети. Если бы не я, вы бы не поженились… Ах, ах, что я наделала, впопыхах поставила лампу на вашу чистую бумагу. Не поглядела, куда ставила!

Она подняла лампу и отложила бумаги в сторону. Верхний лист сдвинулся, и Лакмусова увидела написанное. Ошеломленный Лоукота лишился дара речи. Лицо Лакмусовой просияло.

— Как это мило, как мило! — пропела она. — Погляди, Кларинка, доктор уже ходатайствует о разрешении на ваш брак. Он как раз собирался вписать твое имя!.. Доктор, вы должны доставить удовольствие Кларинке и сделать это при ней… Пожалуйста, возьмите перо!

Лоукота сидел как громом пораженный.

— Ну, ну, не стесняйтесь! — Лакмусова обмакнула перо и всунула его в руку доктора. — Кларинка, поди погляди.

Внезапная решимость, как молния, озарила Лоукоту. Он схватил перо, с грохотом придвинул кресло и написал: «Кларой Лакмусовой».

Лакмусова радостно всплеснула руками.

— А теперь поцелуйтесь! Теперь вы имеете право. Не упирайся, дура ты этакая!

Над Петршином сияет луна, ясная и сверкающая. Лесистый склон залит ее призрачным светом и выглядит волшебно и поэтично, словно подводный лес, видимый сквозь чистую морскую воду. Многие взоры блуждают и подолгу задерживаются на этом склоне, каждый в глубоком раздумье или в смятении чувств.

В третьем этаже флигеля Йозефинка, облокотясь на подоконник, смотрит на освещенный луной Петршин. Подле нее — жених. Яркий лунный свет позволяет нам разглядеть прекрасные черты молодого человека; его круглое лицо обрамлено густой русой бородкой; глаза излучают жизненную силу. Йозефинка молча глядит на залитый лунным светом пейзаж, жених то и дело поглядывает на девушку, талию которой он обвил правой рукой, и каждый раз легко, легонько привлекает ее к себе, словно боясь нарушить очарование минуты.

Вот он наклоняется и касается губами ее кудрей. Йозефинка оборачивается к нему, берет его руку и прижимает к губам. Потом дотрагивается до красивой густой мирты, которая стоит на подоконнике.

— Сколько лет было бы теперь твоей сестричке? — спрашивает она приглушенным голосом.

— Цвела бы сейчас, как и ты.

— Твоя мама даже не знает, какую радость она доставила мне, послав эту мирту к свадьбе. И так издалека!

— Нет, знает! У нас каждый твердо верит, что мирта, взятая от покойника и сохранившаяся до свадьбы, приносит счастье. С того дня, как я взял эту мирту из рук сестры, лежавшей в гробу, и посадил ее в землю, мать каждый день молилась и плакала над ней. Мама у нас добрая-добрая.

— Как ты! — вздохнула девушка и еще теснее прижалась к жениху.

Оба молчали, глядя в ясное небо, словно в мечты о будущем.

— Ты сегодня необычно молчалив, — прошептала наконец Йозефинка.

— Настоящее чувство безмолвно. Я вне себя, вне себя от счастья, так что, наверное, никогда не найду слов, чтобы выразить это блаженство. Разве у тебя не так же на душе?

— Я даже не знаю, что чувствую. Мне кажется, что я стала какая-то иная: лучше, благороднее. Если этому чувству не суждено продлиться, я бы предпочла сегодня умереть.

— И пан доктор излил бы свою скорбь стихами, — поддразнил ее жених. — Вот видишь, — продолжал он уже серьезно, — что бы там ни было, а по-моему, тот, кто по-настоящему любит, не может писать таких стихов. Я, конечно, вообще никогда бы ничего подобного не сумел написать… но, что касается доктора, мне кажется, он разыгрывает перед тобой комедию.

— Нет, он хороший человек.

— Ишь как ты защищаешь его! Что ни говори, а эти стихи тебе льстят!

— Но…

— Ага, так я и знал! Все женщины одинаковы. Обязательно вам нужны лакомства да сласти на стороне. Хотел бы я знать, чем я заслужил такое отношение?