Ян Неруда - Стихотворения. Рассказы Малостранские повести Очерки и статьи

Меня хвалили, что пою о нищих
На радость сострадательным сердцам.
Что ж! Тот всегда легко слова отыщет,
Кто сам в плену, кто раб и пленник сам.

Мне так знаком закон борьбы бесплодной,
Извечной битвы. На нее глядят
Над колыбелями рассвет голодный,
Больниц для бедных медленный закат.

А сколько жертв в той каждодневной битве,
Где все надежды рушатся шутя,
Где побеждает вор, подлец, грабитель
И погибает малое дитя.

Венок твоих прекраснодушных мыслей
Под вечным ливнем выцвел и поблек,
Последний лист спешит проститься с высью,
Чтоб вместе с ним сойти ты в землю мог.

Много горя души гложет,
много вздохов терзают грудь,
многие чудаки переложат
в невеселые песни грусть.

Ведь и раковин много в море,
и приходится им страдать,
но так редко из слез и горя
удается им жемчуг создать.

Как свечка, вспыхнувшая от ветра,
Любовь мгновенно отполыхала.
Я женщине прямо сказал об этом,
Она заплакала, завздыхала.

Она корила меня оглаской,
Кричала, что не снесет позору,
Что у меня, наверно, другая,
Что ей теперь утопиться впору.

Она побежала, я — за нею,
А вовсе мог бы не торопиться:
Ведь даже не было и намека
На то, что кто-то вздумал топиться!

Та девушка была прекрасна,
Доверчив слух и нежен лик.
Когда я лгал, шептал и клялся,
Как не отнялся мой язык?

Не ведая, что блажь — мгновенна,
Блаженства я не захотел.
О, как бы нежно и блаженно
Я ныне на нее глядел!

Вот я на родине и все ж тоскую,
Хотя вокруг все хорошо знакомо.
Хожу я по местам, любимым с детства,
Но — странно — кажется, что я не дома.

Вокруг чужие лица, страсти, нравы,
А я брожу один с тоской моею
И выплакать хочу в дому родимом
Песнь горестных скитаний — одиссею.

«Теперь, когда ты прожила со мной семь лет на дне
И двух детей мне родила, — сказал ей водяной, —
Пожалуй, можно отпустить тебя домой к родне.
Три дня гости, а больше ни минуты ни одной.

Три дня, три ночи. И гляди, — он повторяет ей, —
Ты возвращайся точно в срок — меня не обмани.
Чуть опоздаешь — задушу тогда твоих детей,
Едва задержишься — умрут без матери они.

Смотри, — сказал он в третий раз. — Три ночи и три дня.
Но опоздаешь хоть на час — тогда твоя вина.
И будет трупики детей твоих, подняв со дна,
Как две увядшие кувшинки, колыхать волна».

Проходит день, проходит ночь. В родной семье она.
Подруга юности жива и радуется ей.
И мать, которая давно уже была грустна,
Не наглядится на нее и смотрит веселей.

Проходит ночь, проходит день. Родимый дом. Уют.
Всю ночь баюкает ее ворчаньем добрым мать.
А днем с подружкою они без умолку поют
Те песни девичьи, что им припомнились опять.

«Ах, матушка, прошло два дня и на исходе третий,
И ночь последняя пришла. И наступил мой час.
Я слышу, как зовут меня мои бедняжки-дети.
Прощай, родимая, прости. Я ухожу от вас…»

Она спешит покинуть дом, где так была согрета.
И просит мать: «Благослови. Молись. И я молюсь.
Пора, пора! В часовне я побуду до рассвета
И неизбывного греха сниму безмерный груз».

И, руки матери разжав, она бежит к порогу.
«Пора, пора! Прости меня. Прощай и отпусти…»
«Подружка милая, в какую ты спешишь дорогу
Так без оглядки, что не можешь дух перевести?..»

Не откликается она, не переводит духа.
И мимо, мимо — не прильнет к родимому окну.
Но долетает до ее измученного слуха:
«Ах, доченька, не оставляй меня в слезах одну!..»

Она в часовне пала ниц пред образом, взывая:
«О божья матерь, сохрани мою старушку мать!..»
А дома слезная мольба: «О дева пресвятая!
Дорогу дочке прегради! Верни домой опять!..»

И вот видение тогда ей потрясает душу —
Святая дева на нее свой обратила взгляд,
Склонилась к ней и говорит: «Не возвращайся к мужу.
А возвратишься — так пойдешь прямой дорогой в ад».

«О, как не возвратиться мне? Ведь я жена и мать я!»
«Там нету мужа у тебя и больше нет детей.
Там только муки ждут тебя и вечное проклятье.
Останься дома в добрый час у матери своей».

«Но, дева, мне не хватит сил, чтоб жить с детьми в разлуке. —
Туманят слезы ей глаза. Душа помрачена. —
Такая участь для меня страшнее адской муки.
И возвращаюсь к детям я…» Так молится она.

И молит деву: «Пощади! Остаться нету силы.
Я к детям ухожу своим. Мой шаг неотвратим.
А ты, о пресвятая мать, оставила бы сына,
Когда бы смертный грех лежал между тобой и им?..»

Рассвет холодный и седой
Глядит в лицо монашке молодой.
А эта девушка перед мадонной,
Как мраморная лилия, лежит,
И темным жгучим пламенем горит
Взор, полный скорбью и тоской бездонной.
Она с молитвою немой и страстной
Целует ноги девы пресвятой.
О, поцелуй ужасный!
Уста морозит мрамор неживой.
И вдруг отпрянула она от изваянья,
Как будто ранена. В очах горит страданье.
И снова опустилась на колени
Перед мадонною в изнеможенье,
Вновь взоры к изваянью обратила,
И кажется, что шепчется с мадонной,
Святою девою, в сиянье облаченной,
В том шепоте и жалоба и боль:
«Любить могла ты. Бога ты любила —
Хоть человека мне любить позволь!»

Так Роберт перед смертью приказал,
И верный Дуглас его сердце взял.

И сердце короля к святой земле
С дружиной он повез на корабле.

Вдали светлеет берег голубой,
Там с маврами ведут испанцы бой.

И Дуглас сердце короля спросил:
«Как наш герой теперь бы поступил?»

«Гей! — крикнул бы герой. — За мной, вперед!
Шотландцы там, где правый бой идет!»

К испанцам Дуглас, высадясь, примкнул,
И загремел в ответ приветствий гул.