Джамбаттиста Вико - Основания новой науки об общей природе наций

VI. Такую Историю Человеческих Идей поразительно подтверждает нам История Философии. Первым употребительным у людей способом грубого философствования была айтол|да, т. е. чувственная очевидность. Впоследствии ею пользовался Эпикур: как философ-сенсуалист, он довольствовался тем, что предоставлял вещи чувственной очевидности. Но чувства, как мы видели в «Происхождении Поэзии», были чрезвычайно живы у первых поэтических наций. Позже появился Эзоп, или Моральные Философы, которых мы называем Простонародными (как мы говорили выше, Эзоп появился прежде Семи Мудрецов Греции); он рассуждал посредством примера, а так как еще продолжался Поэтический век, то он заимствовал свои примеры из какой-нибудь вымышленной аналогии; одним из таких примеров Менений Агриппа привел восставший римский плебс к повиновению 294; и до сих пор один такой пример, и скорее всего истинный, т. е. не вымышленный пример, убедит невежественную толпу гораздо лучше всякого непобедимого рассудочного заключения. Еще позже появился Сократ и ввел Диалектику посредством Индукции из многих достоверных вещей, имеющих отношение к сомнительной вещи, о которой идет речь. Медицина в результате индукции из наблюдений еще до Сократа дала Гиппократа, первого из медиков, как по значению, так и по времени, заслужившего бессмертную хвалу: пес fallit quemquam, пес falsus ab ullo est 295. Математика посредством объединительного, так называемого Синтетического, метода во времена Платона добилась своих наибольших успехов в Итальянской школе Пифагора, как это можно видеть из «Тимея». Таким образом, при помощи этого объединительного метода во времена Платона и Сократа Афины заблистали всеми теми искусствами, в которых можно изумляться человеческому Гению, как в Поэзии, Красноречии и Истории, так и в Музыке, Литейном деле, Живописи, Скульптуре и Архитектуре. Еще позже появился Аристотель, учивший Силлогизму, т. е. такому методу, который скорее объясняет универсалии в их частностях, чем объединяет частности, чтобы собрать из них универсалии; и Зенон с Соритом, соответствующим методу современных Философов 296, утончающим, но не оттачивающим умы. Двое последних не принесли никаких заметных плодов на пользу роду человеческому. Поэтому с большим к тому основанием Бекон Веруламский, столь же великий философ, как и политик, излагает, одобряет и разъясняет Индукцию в своем «Органоне»; ему неизменно следуют Англичане, весьма плодотворно для Экспериментальной Философии 297.

VII. Эта история Человеческих Идей опровергает с очевидностью общую ошибку всех тех, кто находился в плену всеобщего предрассудка о Высшей якобы Мудрости Древних и думал, что Минос, первый Законодатель народов, Тезей у Афинян, Аикург у Спартанцев, Ромул и другие Римские Цари устанавливали всеобщие законы [143]. Ведь самые древние законы, по нашим наблюдениям, воспринимались как приказание или запрещение одному единственному, впоследствии же они распространились на всех. Настолько первые народы были неспособны к универсалиям! И воспринимать они их начали только тогда, когда случились такие обстоятельства, которые их требовали. Закон Тулла Гостилия по обвинению Горация является не чем иным, как наказанием знатного Преступника, установленным специально назначенными для этого Царем Дуумвирами. Ливий называет этот закон lex horrendi carminis 298.

Таким образом, это один из тех законов, которые Дракон записал кровью; leges sanguinis называет их Священная История. Ведь рассуждение Ливия, будто Царь не хотел сам издавать этот закон, чтобы не быть автором столь печального и неблагодарного по отношению к народу суждения, совершенно смехотворно, поскольку Царь предписывал формулу осуждения Дуумвирам, согласно которой последние не могли простить Горация или даже признать его невиновным. Здесь Ливий совершенно непонятен, так как сам он не понимает, что в Героических (т. е. Аристократических, как мы покажем) Сенатах Цари не имели иной власти, кроме как создавать Дуумвиров, которые в качестве Комиссаров выносили суждение по публичным обвинениям; и что народ Героических Городов состоял только из Благородных, к которым могли апеллировать осужденные. Теперь вернемся к нашей теме. Этот Закон Тулла фактически является одним из так называемых exempla в смысле «примерные кары»: то были первые Примеры, которыми пользовался Человеческий Разум. Это совпадает и с тем, что выше в Аксиомах 299мы слышали от Аристотеля: в Героических Республиках не было законов относительно частных несправедливостей и обид. Таким образом, первоначально были примеры реальные, а потом – примеры рациональные, какими пользуются Логика и Риторика. Но так как впоследствии были поняты интеллигибельные Универсалии, то было признано и то существенное свойство Законов, что они должны быть Универсальными. Так было установлено следующее положение Юриспруденции: legibus, non exemplis, est judicandum 300.

Метафизика Философов посредством идеи Бога совершает свою первую работу проясняя человеческий ум, нуждающийся в Логике, ибо последняя ясностью и определенностью идей оформляет его рассуждения, которыми он пользуется, чтобы очистить сердце человека Моралью. Так и Метафизика Поэтов Гигантов, воевавших с Небом вследствие своего атеизма, побеждает их самих страхом перед Юпитером, которого они воспринимали в виде молнии. И Юпитер ниспроверг на землю их тело не меньше, чем сознание, придумавшее столь устрашающую идею Юпитера. А эта идея породила для первых людей Поэтическую Мораль, сделав их благочестивыми, если и не посредством умозаключений, к которым первые люди были еще неспособны, то посредством чувств, ложных по содержанию, но истинных по форме, – такая Логика соответствовала их природе. Из природы же вещей человеческих вытекает следующее вечное свойство: сознанию необходимо ниспровергнуть на землю самого себя, чтобы как следует воспользоваться познанием Бога, и, наоборот, гордость приводит сознание к атеизму, так что атеисты становятся гигантами духа и должны сказать вместе с Горацием:

Таких благочестивых Гигантов Платон признает, несомненно, в Гомеровском Полифеме; мы подтвердим это рассказом самого Гомера о том же Гиганте: он говорит, что один Прорицатель, находившийся некоторое время среди Гигантов, предсказал Полифему беду, в конце концов постигшую его от руки Улисса; но Прорицатели, безусловно, не могут жить среди Атеистов. Таким образом, поэтическая Мораль началась с Благочестия, так как она была установлена Божественным Провидением для того, чтобы основать нации, у них же всяческое Благочестие обычно оказывается Матерью и Моральных, и Экономических, и Гражданских Добродетелей; и только Религия в силах заставить нас поступать добродетельно, так как Философия скорее хороша для размышлений. Благочестие же началось с Религии, т. е. собственно со страха перед Божеством. Героическое происхождение этого слова сохранилось у Латинян, так как, по мнению некоторых, оно происходит от religare, «связывать», т. е. от тех цепей, которыми Титий и Прометей были прикованы к высоким скалам, где орел, т. е. устрашающее Религиозное представление об Ауспициях Юпитера, пожирал их сердца и внутренности. От этого сохранился вечный обычай всех наций – внушать детям Благочестие страхом перед каким-нибудь божеством. Итак, Моральная Добродетель началась с того Усилия, каким Гиганты в Религиозном страхе перед молниями были прикованы на склонах гор; они обуздывали звериную повадку скитаться как дикие животные по великому лесу земли и приучались к совершенно противоположному обычаю – прятаться и оседать на определенных землях; поэтому впоследствии они стали Создателями Наций и Господами в первых Республиках, как мы выше указали и как более подробно разъясним ниже. В простонародном Предании нам сохранилось это одно из самых великих благодеяний, оказанных Небом, благодаря Религии Предсказаний, роду человеческому, когда оно царствовало на земле; потому-то Юпитеру и было дано прозвание Stator, или Fermator 302, как выше было сказано. С другой стороны, благодаря такому Усилию в Гигантах начала пробиваться душевная добродетель, удерживая их от удовлетворения скотской похоти пред лицом Неба, внушавшего им жесточайший страх; каждый из них увлекал одну женщину для себя в глубину своих пещер и держал ее там как вечную подругу своей жизни: так осуществляли они с ними человеческую любовь под покровом, скрытно, т. е. стыдливо; и так начали они чувствовать тот стыд, который Сократ называл цветом Доблести. После Религии это – второй узел, сохраняющий Нации связанными, тогда как дерзость и безбожие их разрушают.