Фрэнсис Фицджеральд - Отпущение грехов

— Есть, сэр!

— Когда туман рассеется, вам лучше выйти в открытое море. И еще отправьте в Нью-Йорк радиограмму, пусть пошлют сюда мою машину. К дому сестер Марсден, Монток-Пойнт.

Когда матрос повернулся, луч его фонаря скользнул по верхушке дюны, высветив на миг изумленные лица четырех зрителей, которые, как завороженные, наблюдали за этой невероятной сценой.

— Сэр, вон там, смотрите! — воскликнул он.

И теперь уже все четыре фонаря выхватили из темноты дружную компанию на гребне дюны.

— Руки вверх! Живо! — крикнул Перси, нацеливая ружье в самый центр слепящего света.

— Мисс Марсден! — с чувством воскликнул молодой человек. — Я как раз собирался нанести вам обеим визит.

— Ни с места! — рявкнул Перси; и тут же вполголоса спросил у доктора: — Что, стреляем?

— Ни в коем случае! — перепугался доктор Гэллап. — Молодой человек, вы действительно тот, за кого я вас принял?

Молодой человек почтительно поклонился:

— Джордж Вэн-Тайн, к вашим услугам…

И вскоре безукоризненный молодой человек пожимал руки обеим дамам — впрочем, окончательно сбитым с толку.

— Я так виноват перед вами, что никогда не смогу заслужить прощения, — рассыпался он перед ними, — за все, что вы перенесли из-за меня, по прихоти юной девы.

— Что за прихоть? — пожелала знать тетушка Кэл.

— Видите ли… — он запнулся, — как вам сказать… Я всегда уделял немало внимания так называемым тонкостям этикета: всевозможным деталям в одежде, в манерах, в поведении…

Он сконфуженно смолк.

— Продолжайте, — приказала тетушка Кэл.

— Точно так же и ваша племянница. Она всегда считала себя эталоном… м-м… культурности, воспитанности, пока… — тут он густо покраснел, — пока не встретила меня.

— Та-ак, понятно, — закивал доктор Гэллап. — Не хотела, значит, выходить замуж за человека, который оказался гораздо более — как бы это сказать? — эталонным, чем она сама.

— Именно, — сказал Джордж Вэн-Тайн, отвешивая ему безукоризненный поклон в духе восемнадцатого века. — Вот и пришлось доказать ей, что за… какой я…

— …кошмарный парниша, — подсказала тетушка Джозефина.

— …да, кошмарный… если уж очень надо… Это оказалось не очень просто, но преодолимо. Когда хорошо знаешь, как надо вести себя в обществе, одновременно знаешь и как не надо. Так что мне оставалось лишь вести себя как можно отвратительней… Очень надеюсь, что настанет день, когда вы все-таки меня простите… за ту сцену на пляже… обсыпал вас песком… я слишком вошел в роль…

Вскоре все направились к дому.

— До сих пор не могу поверить, что джентльмен способен стать таким… кошмарным, — вздохнула тетушка Джо. — А что теперь скажет Фифи?

— Ничего, — бодро отозвался Вэн-Тайн. — Фифи-то все знала, с самого начала. В первую же встречу — я тогда еще залез на дерево, — она вывела меня на чистую воду, умоляла меня… прекратить все это, но я не внимал ее мольбам и продолжал игру до тех пор, пока она меня не поцеловала, нежно-нежно, несмотря на бороду и прочее…

Тетушка Кэл вдруг остановилась как вкопанная.

— Это все, конечно, чудесно, молодой человек, — строго сказала она, — но, если уж вы у нас такой артистичный, откуда нам знать, кого еще вам случалось изображать. А вдруг вы тот самый убийца, который где-то тут прячется?

— Убийца? — спросил Вэн-Тайн, ничего не понимая. — Какой убийца?

— О, я вам все сейчас объясню, мисс Марсден, — сказал доктор Гэллап, виновато улыбаясь. — На самом деле не было никакого убийцы.

— Как — не было?! — И тетушка Кэл посмотрела на него с недоверием.

— Не было. Это я придумал: и про ограбление банка, и про убийцу, который спасся от погони, про все… Я просто понял, что вашей племяннице срочно требуется сильное лекарство…

Тетушка Кэл бросила на него уничижительный взгляд и обернулась к сестре.

— Все эти твои современные идеи, — многозначительно заметила она, — ничуть не эффективней маджонга.

Туман уже унесло ветром с берега на море, и когда вся компания подходила к дому, в темноте сияли его окна. На пороге их ждала безукоризненно прекрасная юная особа в сверкающем белоснежном платье, расшитом стеклярусом, который мерцал в свете только что народившегося месяца.

— Идеальный мужчина, — пробормотала тетушка Джо, краснея, — это, конечно же, тот, кто готов пойти на любые жертвы.

Вэн-Тайн не ответил ей: он в этот момент снимал с локтя невидимую соринку и, лишь устранив этот досадный изъян, наконец улыбнулся. Теперь во всем его облике не было ни одного дефекта — ну разве что сильное биение сердца несколько нарушало идеальную гладкость атласной отделки на смокинге.

По реке, сквозь эту летнюю ночь, совершенно как воздушный шарик, отпущенный на приволье небес в День независимости, четвертого июля, плыл прогулочный пароходик. На ярко освещенных палубах без передышки танцевали неугомонные пары, но самый нос и корма его таились во тьме; так что издали огоньки этого корабля почти не отличались от прихотливого скопления звезд на небе. Он плыл между черных отмелей, мягко разрезая неспешно набухавшую, темную приливную волну, наступающую с моря, и оставляя за собой тихие будоражащие всплески разных мелодий — тут и «Лесные крошки», ее играли без конца, ну и, разумеется, «Лунный залив». Позади уже остались беспорядочно разбросанные огни Покус-Лэндинга, где какой-то поэт из своего чердачного окошка успел все-таки высмотреть вспышку золотистых волос в быстром кружении танца. Вот и Ульм миновали, где из-за громадных корпусов котельного завода выплыла на небо луна, а вот и Уэст-Эстер, где она вновь скользнула за облако, и ни в ком это не вызвало сожаления.

Сияния палубных огней хватало и на трех юных выпускников Гарварда; все они изнывали от скуки и были в несколько сумрачном настроении, поэтому тут же поддались магии этих огней. Их моторку сносило течением, и очень велика была вероятность столкнуться с пароходиком, однако никто из них даже не подумал завести мотор, чтобы отплыть в сторону.

— Мне ужасно грустно, — сказал один из них. — Он так прекрасен, что рыдать хочется.

— Ну, поплачь, Билл, поплачь.

— А ты?

— Да, мы-то, само собой, тебя поддержим…

Его громкие притворные рыдания гулким эхом отозвались в ночи, и оно долетело до парохода — к поручням тут же устремилась толпа разгоряченных танцоров.

— Вон! Гляди! Моторка!

— А в ней какие-то парни.

Билл выпрямился, встав во весь рост. Между моторкой и пароходом оставалось уже не больше трех метров.

— Скиньте нам канат, — уговаривал он. — Ну… не томите, чего тут думать-то… Ну пожалуйста…