Дмитрий Милютин - Дневник. 1873–1882. Том 1 [litres]

11-го числа, в понедельник, в 9 часов утра, происходил у самой станции Тираспольской смотр 9-й пехотной дивизии и 9-й бригаде 32-й дивизии. Погода была сносная; войсками государь был очень доволен и немедленно после смотра продолжал путь далее, без остановки в Кишиневе, до Унгени, последней станции железной дороги по сию сторону Прута. Во время проезда через Кишинев государь принял князя Гику, присланного румынским князем с подписанной конвенцией; ему же, князю Гике, поручили войти в переговоры о займе. Румынский посланец остался в императорском поезде на всем пути до Унгени и обратно в Кишинев.

Во время этого переезда погода опять изменилась, термометр опустился ниже нуля, пошел снег, поднялся ветер, и потому смотр войскам в Унгени происходил при самых неблагоприятных условиях. Тут были собраны 12-я пехотная и 8-я кавалерийская дивизии с 7-м саперным и железнодорожным батальонами. Войска эти стояли биваком, имея при себе только легкие походные палатки. Дождь и снег так и хлестали в лицо; на поле грязь была невообразимая. И все-таки войска были бодры, стройны и столько же одушевлены, сколько и все другие, бывшие до сих пор на смотрах; даже, кажется, еще несколько более других, может быть, под впечатлением местных условий: войска эти стояли на самой границе и первые переступят ее; железнодорожный батальон и саперы уже работали на мосту через Прут.

В Кишинев вернулись мы уже в двенадцатом часу ночи. Как обыкновенно, станция была переполнена начальствующими лицами, депутациями и публикой. Нас развезли по квартирам, отведенным в разных частных домах. Меня поместили в красивом доме некоего господина Семиградова, по-видимому, богатого помещика Бендерского уезда и тамошнего предводителя дворянства. Госпожа Семиградова, как кажется, молдаванка или гречанка, очень любезно указала отведенные мне комнаты. Через несколько минут навестил меня мой сын, приехавший сюда на несколько дней ранее в числе присланных вперед флигель-адъютантов.

Сегодня, 12-го числа, к 9 часам утра, приехав к государю в губернаторский дом, я узнал, что манифест о войне подписан и дано знать по телеграфу о распубликовании его. Я также отправил телеграммы в Одессу, Тифлис и Петербург. В 9 часов государь поехал в собор; при входе встретил его архиерей Павел красноречивой речью, которая была бы очень хороша, если б была покороче и если б не попали в нее некоторые неуместные политические намеки.

После краткого молебствия государь поехал за город, на поляну, на которой выстроены были войска: 14-я пехотная и 11-я кавалерийская дивизии, с частью саперной бригады, Собственным е. в. конвоем и 2-мя только что сформированными болгарскими дружинами. Вся дорога к этой поляне, грязная и гористая, была запружена множеством еле тащившихся экипажей всякого рода и пешеходами. Моя тяжелая коляска, запряженная парой кляч, совсем завязла в грязи, так что подвезли меня ехавшие за мной добрые люди. Погода в это утро поправилась: выглянуло солнце и термометр поднялся до 10°.

Пока государь объезжал шагом обе длинные линии войск, перед фронтом их поставлен был налой и подоспело духовенство. Мы сошли с лошадей, и сам архиерей прочел перед войсками манифест, после чего началось молебствие с коленопреклонением. Архиепископ Павел снова сказал речь, обращаясь уже «к воинам», и затем благословил образами как великого князя Николая Николаевича, «нашего архистратига», так и генерала Драгомирова, начальствовавшего расположенными в Кишиневе войсками. В этой церемонии было столько торжественности и глубокого значения, что многие из присутствовавших, начиная с самого государя, были растроганы до слез; да и сам архиепископ едва договорил сквозь слезы последние слова.

После того войска прошли мимо государя, и в числе их обе болгарские дружины, имевшие вид весьма внушительный. Когда же государь, проехав сквозь массу собранных войск, окруженный офицерами, сказал им несколько теплых, задушевных слов, вся толпа офицеров и солдат одушевилась таким энтузиазмом, какого еще никогда не случалось мне видеть в наших войсках. Они кричали, бросали шапки вверх, многие, очень многие навзрыд плакали. Толпы народа бежали потом за государем с криками «ура!». Очевидно, что нынешняя война с Турцией вполне популярна.

По возвращении в город у государя была домашняя панихида, собственно для семьи, по случаю годовщины смерти покойного наследника Николая Александровича. Мне говорили, что 12-го же апреля была объявлена война с Турцией в 1828 году.

Во время завтрака у государя я читал ему полученные утром телеграммы и дипломатические депеши. В Константинополь прибыл новый английский посол Лейярд с надеждой сделать еще одну попытку к устранению войны; он предлагал Порте послать в Кишинев посла для приветствования государя. Турки отказались; тогда Лейярд, как пишут, объявил им, чтоб они не ждали поддержки от Англии.

11-го числа, то есть вчера, вечером, Нелидов объявил Порте, что прерывает все дипломатические с нею сношения, и посольство наше выехало из Константинополя в Одессу, оставив дома в Пере и в Буюкдере на попечении германского посольства. В Европе окончательно убедились, что война между Россией и Портой сделалась неизбежной.

Нанеся до обеда несколько визитов, я потом принимал у себя лиц полевого управления армии; обедал за свитским столом, а вечером занялся привезенными из Петербурга бумагами, писал письма к жене в Крым и дочерям в Петербург.

От жены получил телеграмму со станции Александровской с извещением о перерыве сообщения по Лозово-Севастопольской дороге. Жена, бедная, должна ожидать на плохой станции исправления дороги, подмытой разливом Днепра. Отовсюду приходят подобные же прискорбные сведения: разлив рек и дожди прервали многие линии сообщений не только на железных дорогах, но и на простых, грунтовых. Так же как и прошлой осенью, мобилизация производится при самых невыгодных условиях. Несмотря на то, из многих губерний получены известия, что сбор запасных и комплектование войск производятся с полным успехом.

13 апреля. Среда.Утром имел доклад у государя; потом сделал визит архиерею, заехал опять к великому князю главнокомандующему и к румынскому агенту князю Гике; в 6 часов большой обед у государя.

Получены известия от передовых отрядов: казаки, перейдя границу около 5 часов утра по направлению от Кубей к Рени, были уже в 6 часов вечера в Галаце и у Барбошского моста; вслед за ними подошла к Галацу и пехота, сделав в одни сутки более 70 верст. Другие отряды дошли до Ясс, и хотя румынское железнодорожное управление отказывалось дать поезда для войск, однако же сегодня движение к Галацу продолжается.

Князь Гика сказал мне, что румынское правительство крайне оскорблено нашим внезапным вступлением в пределы Румынии без предварения князя и местных властей; не менее обижены они и прокламацией, сочиненной в Министерстве иностранных дел и разосланной румынскому населению от имени великого князя главнокомандующего. Чтобы несколько сгладить это невыгодное для нас впечатление, решено послать в Бухарест письма от государя и от великого князя с флигель-адъютантом князем Николаем Долгоруковым.