Дмитрий Милютин - Дневник. 1873–1882. Том 1 [litres]

Здешняя почва мгновенно разжижается: еще вчера мы любовались, как дороги были укатаны проходящими по ним бесконечными обозами и парками. Целый день тянутся они в несколько рядов.

В Боготе мы ничего не узнали нового. На позициях всё смолкло; но у государя и у главнокомандующего возникла мысль, что Осман-паша после вчерашнего своего отказа вознамерится прорваться через нашу линию обложения. Несколько времени они совещались, призвали к себе Непокойчицкого; я же, к удовольствию моему, оставался в стороне. Хотя я и слышал уже упреки в том, что устраняюсь от влияния на распоряжения военными действиями, однако же упреки эти едва ли основательны. Командовать армией должен кто-нибудь один; у семи нянек дитя без глаза; вмешательство самого государя слагает ответственность с главнокомандующего, и если я не могу помешать этому вмешательству, то по крайней мере сам желал бы не быть соучастником его.

После завтрака, когда мы собирались уже в обратный путь в Порадим, государь вспомнил, что я не был призван к совещанию и спросил у великого князя, сообщал ли он мне состоявшееся решение. Разумеется, сообщать мне что-либо не было времени; только в ту минуту, когда мы садились уже в экипажи, его высочество что-то сказал мне вскользь о предположенных действиях генерала Гурко – в таких неопределенных словах, что, в сущности, я остался в таком же неведении, как и прежде. Одно, что мог разобрать, – генералу Гурко будет приказано не предпринимать атаки на Орхание, если там собрались значительные турецкие силы.

По возвращении в Порадим государь объявил о своем намерении завтра «ехать на позицию». Видимо, он волнуется в ожидании чего-нибудь решительного.

4 ноября. Пятница.Утром получена телеграмма, что в ночь была опять сильная перестрелка на Зеленой горе; Скобелев ранен, впрочем, легко. После завтрака государь отправился на прежнюю позицию – на батарею у Радишева. При нас сделано было несколько залпов с наших батарей, и больше ничего не видели. Погода пасмурная, слегка моросит. Всё толкуют о намерении Осман-паши покинуть Плевну.

В течение дня два раза был у меня румынский первый министр Братиану. Мы имели длинный разговор о том, какие выгоды Румыния может для себя ожидать от нынешней войны. На днях открывается сессия румынской палаты; правительство ожидает бурных прений и затруднительных запросов со стороны оппозиции. Братиану объяснял мне, что ему необходимо, чтобы вывернуться, указать палате на какие-нибудь осязаемые успехи оружия, обещающие выгодные условия при замирении. С самого начала войны его план состоял в том, чтобы применить румынские войска для постепенного овладения турецкими укрепленными пунктами на правом берегу Дуная: Никополем, Раховом, Лом-Паланкой, а впоследствии даже и Видином. Эти пункты были бы в руках румын материальным залогом для достижения желаемых уступок от Порты.

К сожалению, до сих пор ничего не удалось сделать в этом отношении вследствие упорного сопротивления со стороны великого князя главнокомандующего. Хотя теперь он согласился на отдельные наступательные действия румынских войск против Рахова, но румынский министр желал бы получить удостоверение, что и впредь не будут препятствовать дальнейшему выполнению его плана. При этом Братиану снова высказывал, хотя в весьма мягких и дружелюбных формах, жалобы на обращение русского военного начальства (не исключая и самого главнокомандующего) с румынами, на фальшивое положение, в которое поставлен князь Карл, на самодурство генерала Столыпина в Никополе и проч., и проч.

Разговор коснулся возвращения под власть России отторгнутой от нее в 1856 году южной части Бессарабии, с вознаграждением Румынии участком на правой стороне Дуная. Разумеется, я не раз напоминал, что мы ведем эту беседу совершенно как частные лица, «академически», и что я высказываю только личные свои мнения; причем заметил, что отторжение от России в 1856 году означенного клочка Бессарабии составляет для всякого русского человека чувствительную рану, которую настоящая война должна залечить.

Братиану очень уклончиво отвечал на это, что лично он нисколько бы не сожалел о возвращении нам этого клочка земли, с населением, не сочувствующим Румынии;

но что большинство нации судит иначе и подобное со стороны России требование может произвести весьма тяжелое впечатление, тогда как для самой России всего важнее привязать к себе население Румынии. Вообще, утверждение нравственного влияния России на христианское население Балканского полуострова гораздо важнее для существенных интересов России, чем приобретение какого-либо клочка земли. Мы касались еще многих других вопросов и разошлись совершенно дружественно.

Вслед за этой политической беседой мы опять сошлись с Братиану за обедом у государя; также приглашен был и князь Карл. После обеда я счел долгом передать весь свой разговор государю; это было тем необходимее, что утром Братиану, представляясь государю, коснулся было тех же предметов, но так поверхностно и кратко, что государь понял его совсем превратно. Опасаюсь, чтобы не вышло впоследствии каких-либо недоразумений: главнокомандующий и его штаб будут продолжать вести дело в отношении наших союзников так же неловко, как и до сих пор. Братиану между прочим подтвердил мне, что канцлер наш наотрез отказался входить в какие-либо объяснения, повторяя, что не хочет вмешиваться в дело, пока оно в руках военных.

6 ноября. Воскресенье.Сегодня великая радость: телеграмма великого князя Михаила Николаевича о взятии Карса! Это весьма важный результат победы 3 октября. В краткой телеграмме сказано только, что бой длился с 8 часов вчерашнего вечера до 8 часов утра; стало быть, атака начата была при свете луны. Других подробностей пока нет. Теперь можно надеяться и на сдачу Эрзерума, хотя вчера еще была телеграмма о том, что генерал Гейман, за дурной погодой и поздним временем года, признал необходимым отказаться от дальнейших наступательных действий и расположиться на зимовку, укрепив позицию свою на горе Деве-Бойну. Государь еще до получения известия о взятии Карса отвечал великому князю Михаилу Николаевичу, что сожалеет о таком решении, опасаясь, что наше бездействие под Эрзерумом даст возможность туркам собрать новую армию и поставить в большое затруднение наш отряд, так смело бросившийся вперед.

С падением Карса всё дело принимает новый оборот; погода и время года не остановят наших войск, воодушевленных таким успехом, тогда как можно рассчитывать на упадок духа в турецких войсках и панический страх среди населения. Если б вслед за падением Карса удалось овладеть и Эрзерумом, то можно бы надеяться, что такой, чувствительный удар отрезвит Турцию, сломит ее самонадеянность и высокомерие.