Дмитрий Милютин - Дневник. 1873–1882. Том 1 [litres]

При таком положении дел, естественно, возникает вопрос: неужели Европа, и в особенности Россия, могут продолжать твердо сохранять принцип невмешательства, особенно ввиду явного и гласного сочувствия, оказываемого туркам Англией и Венгрией? Любопытно было бы узнать, на чем же остановились союзные императоры после последних свиданий в Эмсе и Рейхенберге. В понедельник, когда я мимоходом спросил барона Жомини (приехавшего с государем и князем Горчаковым), он, конечно, не дал мне определенного ответа, а вместо того кинул какую-то странную фразу о нашей неготовности к войне.

Так как я замечал уже, что и в публике слышались смутные толки о том, будто бы Россия не может воевать и вынуждена во что бы ни стало избегать войны по расстройству военных сил, то я счел нужным при первом же моем докладе государю взять с собой работы, подготовленные Мобилизационным комитетом при Главном штабе, чтобы объяснить государю и великим князьям истинное положение дел и устранить в них по крайней мере ту тревожную мысль, будто мы теперь уже вовсе не можем вести войны. Из означенных работ ясно видно, что, несмотря на многие еще остающиеся в нашей военной организации недостатки, никогда армия наша не была в такой готовности к войне, как теперь. Конечно, мы находимся в переходном положении, всё у нас еще в разработке, и мы не можем выставить армию в том идеальном составе и устройстве, которое проектировано; но все-таки можем выставить несравненно бóльшие и лучше устроенные силы, чем когда-либо в прежние времена, и в особенности в несравненно более короткие сроки.

Всё это я доложил вчера государю, присовокупив, что если в скорой мобилизации армии в нынешнем ее составе можно ожидать серьезных затруднений, то, разве, со стороны финансов и, кроме того, по неразрешению Государственным советом давно уже разработанного проекта закона о военно-конской повинности.

Государь выслушал мои объяснения без особенного внимания, как бы оставаясь по-прежнему в убеждении, что войны не будет. Он прочел, разумеется, под условием соблюдения строгой тайны, составленный после Рейхенбергского свидания протокол, в котором подтверждалось желание трех императоров воздерживаться от вмешательства в происходящую на Балканском полуострове борьбу, однако ж уже не безусловно, а с оговоркой, что такой образ действий будет соблюдаться только до тех пор, пока можно будет смотреть равнодушно на эту борьбу. При этом предусматриваются два случая: решительного перевеса турок над христианами или христиан над турками. На тот и другой случай установляются на сей раз уже более определенно намерения трех императорских кабинетов: если восторжествует мусульманство, то Европа потребует восстановления quo ante bеllum [87] Довоенного положения ( лат .). – Прим. ред. ; в противном случае намечены в общих выражениях следующие предположения: расширение пределов Сербии и Черногории, возможность образования отдельных государств Болгарии, Румынии и Боснии и присоединения Фессалии и Македонии к Греции, образование вольного города в Константинополе, присоединение некоторых клочков турецкой территории к Австрии (на берегу Адриатического моря и в северо-западной Боснии), а также возвращение России отторгнутой части Бессарабии на левом берегу Дуная и присоединение Батумского порта.

Таким образом, теперь по крайней мере выяснилось, чего можно ожидать или на что надеяться в будущем. Однако ж по выслушании этого любопытного акта я позволил себе сделать некоторые замечания: во-первых, что система невмешательства возможна лишь при условии, что и другие европейские державы будут строго соблюдать ту же систему и не будут даже косвенно помогать одной из сторон; а во-вторых, что уже в настоящее время совершаются в Болгарии и в других частях Турции такие возмутительные жестокости над беззащитным христианским населением, что христианские державы едва ли могут оставаться равнодушными зрительницами. Вместе с тем я коснулся и двусмысленного отношения Австро-Венгрии к настоящей борьбе славян с турками: если даже и не сомневаться в чистосердечии и твердости самого императора Франца-Иосифа и Андраши, то остается еще вопрос, в какой мере их личные виды и желания могут служить гарантией будущего в конституционном государстве при существующем дуализме и известном настроении Венгрии.

В разговоре государь коснулся еще некоторых частностей, которых я уже не припомню; но общее впечатление, вынесенное мною из государева кабинета, было таково: сохраняя по-прежнему надежды на продолжение мира в Европе, он уже не так спокойно смотрит на близкую будущность. Между прочим государь говорил о предложении Игнатьева собрать под видом учебного лагеря сильный корпус в Закавказье, на турецкой границе; с негодованием отзывался о поступке Черняева, которому через Потапова объявили высочайшее воспрещение уезжать в Сербию; упомянул о какой-то записке Фадеева (вероятно, той, которую он подал недавно наследнику), о занятии нами Дарданелл и проч. Замечательно, что о последнем химерическом предположении государь упомянул с некоторым сочувствием – и это в то время, когда в Безикской бухте стоит сильный английский флот и в Англии сделаны все приготовления к высадке, в случае надобности, 27 тысяч войска на любом пункте Архипелага.

Прежде выезда из Петергофа я посетил князя Горчакова и имел с ним продолжительный разговор. Он несколько раздосадовал меня своими бессмысленными упреками военному ведомству: зачем оно, издерживая ежегодно до 180 миллионов рублей, не имеет там, где оказывается нужным, ни одной части войск в полной готовности к войне? Зачем, например, три дивизии в Одесском округе находятся в слабом численном составе и зачем нужны особые денежные средства для приведения этих войск на военное положение? Как ни пытался я объяснить великому нашему дипломату всю несообразность его упреков и требований, он, как и всегда, не хотел слушать, говоря, что не понимает моих объяснений и не его дело входить в наши военные вопросы. Напрасный был бы труд настаивать, так как мне уже хорошо знакомо легкомыслие, с которым наш знаменитый канцлер говорит обо всех предметах, сколько-нибудь выходящих из тесных рамок дипломатической канцелярии. Впрочем, мы и на сей раз расстались друзьями. Я успел переговорить с ним о просьбах болгар относительно пропуска оружия через наши таможни, хотя мало ожидаю успеха в этом деле для несчастных.

1 июля. Четверг.Доклад в Петергофе. Ничего нового по делам политическим. Телеграммы с театра войны неопределенны и противоречивы. По-видимому, обе стороны стягивают свои силы. Сербы организуют партизанские отряды и народную войну. Румыния, как кажется, намерена держаться в стороне; может быть, до тех пор, пока не выкажется явный перевес в пользу той или другой партии.