Дмитрий Милютин - Дневник. 1873–1882. Том 1 [litres]

Я воспользовался свободным временем, чтобы повидаться с государственным канцлером и поговорить с ним о настоящем положении дел. Передав ему сведения, полученные в Военном министерстве из Лондона, я навел разговор на возможность разрыва с Англией и крайнее возбуждение общественного мнения в этой стране против России. Князь Горчаков хотя и возражал мне, что, напротив, теперь заметна в Англии сильная реакция против воинственных затей Дизраэли, который уже рассорился с министром иностранных дел Дерби и, быть может, близок к падению, однако же выражал опасение, что при всем нашем твердом намерении избегнуть войны могут возникнуть такие случайные, непредвидимые обстоятельства, которые сделают войну неизбежной для нас.

Для примера он указал на возможность оскорбления нашего посла в Константинополе и радовался тому, что отъезд Игнатьева в Россию устранил на время хотя бы эту случайность. Вообще, я заметил, что взгляд государственного канцлера теперь уже не совсем тот же, какой был у него в первые наши с ним свидания: он уже иначе говорит о допущении неофициальной помощи турецким христианам, о пропуске к ним оружия и военных запасов под видом транзитного товара. В довершение князь признался, что виделся с Ростиславом Фадеевым и даже принял от него записку, которую тут же и дал мне прочесть. По всему видно, что этот краснобай обладает талантом пускать пыль в глаза; наш канцлер признал его человеком умным, хотя и не заслуживающим доверия [88] Ростислав Андреевич Фадеев (1824–1883), генерал-майор, военный писатель и публицист реакционного направления. – Прим. ред. . Фадеев хвастался, будто имел огромное влияние на египетского хедива [89] Хедив – вице-султан Египта в период зависимости Египта от Турции (1867–1914). – Прим. ред. Измаил-пашу и вел его к тому, чтобы он воспользовался нынешними трудными обстоятельствами Турции для приобретения новых для себя выгод. По-видимому, и в записке, поданной Фадеевым наследнику цесаревичу, проводилась та же мысль – будто по милости его, Фадеева, хедив поможет христианским подданным султана освободиться из-под ига мусульманского и доконает Блистательную Порту.

Князь Горчаков, впрочем, находит, что совершившиеся уже факты не подтверждают мечтательных надежд Ростислава Фадеева. Тем не менее заметно, что этот нахал все-таки несколько заморочил престарелого канцлера.

Перед концом обедни я отправился в Александрию, дождался возвращения из церкви всей царской фамилии, поздравил именинника, позавтракал и затем потребован был в кабинет государя с докладом. После первых незначительных предметов доклада пришлось, конечно, коснуться нынешних политических отношений, и тогда у государя невольно вырвались слова о затруднительности настоящей минуты. Давно уже не случалось мне слышать от него такого искреннего, откровенного излияния мыслей и задушевных забот. «Постоянно слышу я упреки, зачем мы остаемся в пассивном положении, зачем не подаем деятельной помощи славянам турецким. Спрашиваю тебя, благоразумно ли было бы нам, открыто вмешавшись в дело, подвергнуть Россию всем бедственным последствиям европейской войны? Я не менее других сочувствую несчастным христианам Турции, но ставлю выше всего интересы самой России».

Тут государь обратился к воспоминаниям Крымской войны; слезы навернулись на глаза его, когда он заговорил о тогдашнем тяжелом положении покойного императора Николая, об упреках, которыми осыпали его друзья и недруги за то, что он вовлек Россию в бедственную войну. Затем государь, отвечая на мои вопросы, сказал: «Конечно, если нас заставят воевать, мы будем воевать; но я не должен сам подать ни малейшего повода к войне. Вся ответственность падет на тех, кто бросит вызов, и пусть тогда Бог решит дело. И потом не надо забывать, что секретный союз, заключенный мною с Германией и Австрией, есть исключительно союз оборонительный; союзники наши обязались принять нашу сторону, если мы будем атакованы; но они не сочтут себя обязанными поддерживать нас в случае инициативы с нашей стороны, в случае наступательных наших предприятий, и может выйти то же, что было в Крымскую войну – опять вся Европа опрокинется на нас…»

В таком смысле разговор, или, лучше сказать, монолог государя продолжался с полчаса, так что мне трудно припомнить все его слова; он был растроган, минутами не мог говорить. Он сознался, что эти именно заботы и беспокойства постоянно гложут его и расшатывают его здоровье. «Может быть, внешне я кажусь спокойным и равнодушным, но именно это и тяжело – показывать лицо спокойное, когда на душе такие тревожные заботы. Вот отчего я и худею, отчего и лечение мое в Эмсе не пошло впрок».

Это искреннее излияние, этот скорбный голос, вырвавшийся так неожиданно из глубины сердца, растрогал меня и оставил сильное впечатление. Доклад нынешнего дня останется у меня всегда в памяти.

Замечательный этот разговор не помешал, однако же, мне докончить мой доклад, и государь выслушал его со вниманием до последнего дела. После меня еще были другие доклады: Посьета, барона Шернваль-Валлена (по делам Финляндии) и т. д.

Возвратившись в Петербург в 5 часов, я как-то неохотно принялся после обеда за текущие дела и поехал развлечься на Аптекарский остров к Андрею Парфеновичу Заблоцкому. Он показывал мне свои работы по жизнеописанию графа Павла Дмитриевича Киселева и прочел несколько отрывков. Уже прежде он присылал мне некоторые главы, относящиеся к пребыванию графа в Париже в качестве посла. Судя по поверхностному обзору этих отрывков, можно надеяться, что сочинение, за которое взялся Заблоцкий, будет в высшей степени интересно в историческом отношении. Это будет не только изображение одной замечательной личности, но и материал для изучения целой эпохи.

16 июля. Пятница.Утром заехал в Зимний дворец расписаться у принца Гумберта, который сегодня же в 9 часов вечера уезжает в Москву. Весь остальной день сидел дома за бумагами, в полном одиночестве.

17 июля. Суббота.Утром, по обыкновению, был в Петергофе с докладом. Государь был сегодня бодрее и в лучшем расположении духа, чем прежде. Он рассказал мне во всех подробностях, как вчера ночью нежданно приехал в Красное Село, поднял войска по тревоге и затем произвел общий маневр. Сегодня ожидали прибытия датских и греческих королевских особ с датской принцессой Тирой. Но я не остался в Петергофе для встречи их.

Известия с театра войны очень неутешительны. Черногорцы, кажется, побиты Мухтар-пашой. Но прискорбнее всего то, что князь Николай оказался плохим полководцем: при первой неудаче он растерялся, бросился поспешно отступать, и храброе его воинство несколько упало духом. У сербов дела идут не лучше. Зато в самом Константинополе страшный ералаш: уже открыто заявляют, что Мурад V не может долее оставаться султаном и вскоре предстоит новая перемена царствования.