Дмитрий Милютин - Дневник. 1873–1882. Том 1 [litres]

18 июля. Воскресенье.Напрасно съездил утром в Красное Село. Назначенный там церковный парад и лагерный развод отменены по случаю дождя.

19 июля. Понедельник.В Петергофе парадный обед для королей и королев датских и греческих [90] Кристиана IX и Луизы-Шарлотты, а также Георга I и Ольги Константиновны. – Прим. ред. . После обеда сам государь представлял им министров и других приглашенных к обеду. Король Георг узнал меня.

Поздно вечером я отправился из Петергофа в Красное Село.

21 июля. Среда.Весь вчерашний день и сегодняшнее утро провел я в Красном Селе. Вчера два раза был на учении, сегодня опять часа три сидел верхом. Верховая езда начинает отзываться на здоровье моем; кроме большой усталости, сегодня почувствовал сильнее, чем когда-либо, геморроидальные страдания.

В последние дни получены с театра войны довольно благоприятные для славян телеграммы: черногорцы (судя по всему) сильно побили Мухтар-пашу под Билечей.

В понедельник в Петергофе я виделся с Игнатьевым (Николаем Павловичем), только что вернувшимся из Константинополя. После обеда он приехал ко мне, и мы проговорили с ним часа полтора. По его рассказам, разумеется, всё дело на Балканском полуострове пошло бы совсем иначе, если б послушались его, а не передали в руки Андраши. Игнатьев рассказал мне много интересных подробностей; жаль только, что, слушая его, не знаешь, сколько в словах его правды и сколько хвастовства.

Вчера были наконец прения в обеих английских палатах по восточному вопросу. По телеграммам трудно составить верное понятие о характере этих прений; надобно дождаться подробных отчетов.

22 июля. Четверг.После обычного доклада в Петергофе и принесения поздравлений императрице, цесаревне и герцогине Эдинбургской возвратился в город, уклонившись от приглашений к министерскому столу и на бал к наследнику цесаревичу. Мне так нездоровилось, что я даже отпросился у государя на некоторое время от учений в Красном Селе.

Впрочем, кроме физического расстройства, и настроение душевное как-то не гармонирует ни с придворными обиходами, ни с пустотой красносельских упражнений. Мне показалось, что и при дворе какое-то мрачное настроение; императрица удостоила меня выражениями скорби о бедственном положении дел в Сербии; государственный канцлер, обыкновенно лучезарный и шутливый, сегодня говорил как-то шепотом, нахмурившись; все, до самой молодой фрейлины, спрашивают, нет ли новых телеграмм с театра войны.

Но главное дело не в том, сербы ли вчера атаковали турок, или турки вторглись на сербскую территорию и разорили несколько деревень, а в том, что вообще европейский политический горизонт явно омрачается. У нас начинает колебаться прежнее безграничное доверие к непоколебимости тройственного союза и даже к немецкой дружбе. Кажется, у самого государя уже нет полной уверенности в сохранении европейского мира, и появляется опасение, что нас вовлекут в войну даже против нашей воли.

В таком же смысле выражался князь Черкасский, приехавший из Москвы и навестивший меня перед обедом. Он является как бы представителем общественного мнения в Москве и, по-видимому, приехал на самое короткое время, только для того, чтобы понюхать, что делается у нас в высших правительственных сферах. Он передал мне толки, которые ходят в публике, недовольной безучастным отношением правительства к делу турецких славян; говорил, что и мне как военному министру достается сильно.

Хотя я пробовал опровергать эти суждения, выставляя их неосновательность и легкомысленность, однако ж поневоле, увлекшись приятельским разговором, не мог сам не сетовать на полное расстройство нашей административной машины, на непростительную апатию и бездействие правительства в общей его совокупности. Приведу маленький образчик: на Южном берегу Крыма давно уже жалуются на то, что под предлогом ловли рыбы и дельфинов турецкие промышленники нахально пристают к берегу, выходят на взморье и распоряжаются как у себя дома. В прошлом году и в нынешнем бывали даже примеры насилия и грабежей.

Ровно год тому назад, возвратившись из Крыма, я докладывал государю о бессилии там русских властей; тогда же, по высочайшему повелению, обсуждали этот вопрос в особом совещании подлежащих министров; мне казалось, что объяснения мои произвели на них впечатление; признали нужным принять разные меры по министерствам: иностранных и внутренних дел, финансов, морскому, по корпусу жандармов и т. д. Началась переписка, обменялись значительным числом бумаг – и в течение целого года ровно ничего не сделано ни по одному министерству. Теперь же вдруг встрепенулись: министр внутренних дел и шеф жандармов одновременно получают официальные донесения о недавних происшествиях на берегу; вооруженные турки начинают уже открыто нападать на жителей. Об этих происшествиях пишет мне и жена в последнем письме, к которому приложено письмо к ней от нашего хорошего знакомого, Николая Яковлевича Данилевского, из Мшатки, где произошел один из случаев грабежа.

И вот, тот же министр внутренних дел, который не признавал нужным принять какие-либо меры к усилению полиции, тот же министр финансов, который не хотел подкрепить таможенную стражу, тот же министр иностранных дел, который затруднялся возбудить вопрос о пересмотре законов о правах иностранцев в отношении рыбной ловли, – все разом обращаются к военному министру и заявляют о необходимости военных мер к охранению берега. Хотя и не дело войск исполнять обязанности полиции и таможенной стражи, однако ж я воспользовался случаем и принял на себя распоряжения: сегодня же испросил высочайшего повеления учредить по всему берегу кордон из пехоты и казаков и уже отправил соответствующие приказания начальству Одесского округа.

Другое распоряжение, с высочайшего дозволения, сделано по Кавказскому округу: предписано войска, собранные в лагере под Карабулаком, немедленно передвинуть к Александрополю. Давно уже генерал Игнатьев и полковник Зеленый писали из Константинополя, что было бы полезно устроить со стороны Закавказского края демонстрацию, чтобы удержать в Азиатской Турции хотя часть войск турецких и тех полудиких орд, которые нахлынут на Балканский полуостров против несчастных славян. Лагерь под Александрополем мог бы держать турок в недоумении относительно наших намерений.

Однако же мысль эта до сих пор оставалась без исполнения. Великий князь Михаил Николаевич за границей объяснил государю, что и лагерь под Карабулаком не далек от границы (Карабулак в 70 верстах от Александрополя). Таким образом, упустили много времени, и вся сволочь азиатская уже выброшена на Балканский полуостров.