Дмитрий Милютин - Дневник. 1873–1882. Том 1 [litres]

Государь сегодня еще более мрачен, чем когда-либо; он прочел мне лондонские телеграммы, одобрил представленный мною проект распределения войск и начальников на случай войны с Турцией, но не вошел ни в какие разговоры и даже словом не упомянул о вчерашнем своем свидании с Пороховщиковым. Думаю, что ему самому неловко вспомнить о нем.

Сегодня при докладе опять я должен был спросить приказа относительно тех офицеров, которых отставки были приостановлены, но которые, не дождавшись формального увольнения, уехали в Сербию и давно уже там воюют. Государь разрешил им всем дать отставки и как-то неохотно согласился лишь на мое предложение произвести расследование, каким образом офицеры эти могли получить заграничные паспорта, не получив предварительно ни отставки, ни отпуска за границу. Ясно, что во всем этом деле движения волонтеров в Сербию сам государь действовал двойственно и отчасти сам способствовал распространению убеждения, что правительство поощряет это движение.

Всем известно, что и наследник цесаревич принимал и продолжает принимать самое деятельное участие в славянском деле. К сожалению, к нему втираются в доверие такие пройдохи, каков, например, Ростислав Фадеев и ему подобные. Исходящая из Аничкова дворца агитация идет совершенно вразрез с принятой официально политикой; государь это знает и смотрит сквозь пальцы. При такой двойственности может ли быть какая-либо определенная система в действиях, какой-нибудь ясный план!

Краснобайство Пороховщикова, несомненно, повлияет на настроение государя; а вслед за сим ожидают приезда наследника цесаревича. Говорят, будто государь давно уже под влиянием странного предчувствия, что его ожидает такой же конец, как и отца его, если он начнет войну; что ныне, видя неизбежность войны, он потребовал сюда наследника цесаревича, на плечи которого может пасть развязка начинаемой драмы.

25 сентября. Суббота.Вчера при докладе моем государь был неразговорчив и в мрачном настроении. Сведения из Лондона и Константинополя неблагоприятны. К вечеру приехал граф Сумароков-Эльстон с ответным письмом императора Франца-Иосифа. Государь долго держал Эльстона у себя в кабинете – и перед обедом и после обеда, а на вечернем собрании имел грустный вид. Мне он не сказал ничего о впечатлении, произведенном письмом австрийского императора, но передал для прочтения телеграмму из Константинополя, в которой Нелидов (оставшийся за отсутствием генерала Игнатьева старшим в посольстве) извещает, что Порта, поддерживаемая Эллиотом, показывает крайнюю несговорчивость и, по мнению его, Нелидова, разрыв или по крайней мере отозвание посольства неизбежны.

Сегодня прибыл наследник цесаревич; всей свите приказано ехать навстречу ему в Ялту, около полудня.

До этого часа я имел продолжительное свидание с генералом Семекой, вызванным сюда из Одессы; потом, в назначенный час, был у государя, чтобы доложить ему некоторые спешные телеграммы, полученные вчера и сегодня утром. Государь прочел мне ответное письмо императора Франца-Иосифа и несколько телеграмм из Лондона. Письмо императора, весьма длинное, полное любезных фраз и уверений в неразрывной дружбе, вместе с тем заключало в себе признание в том, что он, как государь конституционный, не может действовать так свободно, по внушению собственных своих чувств, как монарх российский; потому он не считает себя вправе принять участие в предлагаемом государем с полным бескорыстием занятии войсками северных, славянских областей Балканского полуострова. По мнению австро-венгерского правительства, военное вмешательство в предположенных Россией пределах не вознаградится результатами, так как поставленная задача заключается не в окончательном решении восточного вопроса, а лишь во временном улаживании. Затем император Франц-Иосиф прямо заявляет, что в случае, если Россия решится одна занять Болгарию, то Австрия не будет тому препятствовать, но сохранит за собой право свободы действий и право ввести войска в Боснию и Герцеговину для достижения собственных целей и интересов.

Такое откровенное, хотя и циничное, признание составляет весьма важный фазис в продолжающемся уже так долго дипломатическом imbroglio [97] Путаница ( итал .). – Прим. ред. . Дело становится ясным: Австрия не прочь действовать вместе с Россией, если ей обещают добычу – присоединение Боснии, но не хочет впутываться в дело бескорыстно, из-за того только, чтобы славянам доставить автономию, которая вовсе ей не по вкусу.

С другой стороны, также сделалось ясным, что Лондонский кабинет, выступив вдруг с предложениями весьма похвальными, вполне одобренными Россией, Германией, Францией и Италией, имел при этом в виду только успокоить раздражение и негодование в английском обществе, нисколько не намереваясь действительно привести в исполнение свои предложения и рассчитывая заранее на отказ со стороны Австрии, чтобы прикрыть свой двуличный образ действий. Нет сомнения в том, что послу британскому в Константинополе Генри Эллиоту указывалось исподволь ободрять турок в их упорстве, обнадеживая поддержкой Великобритании.

Государь спросил, полагаю ли я возможным при такой обстановке остановить войну. Сам он уже потерял надежду на коллективное решение вопроса и с прискорбием видит необходимость изолированных действий. Я откровенно сказал, что не предвижу успеха дальнейших дипломатических переговоров, что Англия и Австро-Венгрия, видимо, хотят втянуть нас в войну и на нас одних свалить всю ответственность, что поэтому мы должны готовиться к войне, но у дипломатии еще остается обязанность сделать всё возможное, чтобы война началась при наименее для нас неблагоприятных условиях. В этом отношении важно, чтобы Турция по крайней мере не имела открытой поддержки какой-либо державы и, напротив, следует заручиться сочувственным отношением хотя бы некоторых держав. Затем я снова обратил внимание государя на неблагоприятное для начала войны время года.

Государь в заключение сказал, что при настоящем фазисе будет уже недостаточно ввести в Европейскую Турцию только два корпуса, то есть 4 пехотных и 2 кавалерийских дивизии, как прежде предполагалось, а необходимо добавить еще хотя бы один корпус. Вследствие этого предложено мною мобилизовать и войска Киевского округа.

Беседа была прервана докладом камердинера о том, что пароход «Ливадия» уже близок и через 20 минут наследник цесаревич будет в Ялте. Поэтому государь поехал на пристань, и я вслед за ним. По заведенному порядку, мы все в парадной форме встретили наследника в павильоне на пристани. Возвратившись в Ливадию, сейчас же все собрались к завтраку, по окончании которого государь позвал к себе на совещание наследника цесаревича, государственного канцлера, генерала Игнатьева и меня, а потом еще был призван и граф Сумароков-Эльстон.