Дмитрий Милютин - Дневник. 1873–1882. Том 1 [litres]

Был у меня сегодня утром главный военно-медицинский инспектор тайный советник Козлов. Мы переговорили с ним о распоряжениях по военно-медицинской части на случай войны. Тотлебен уехал в Севастополь, Николаев и Одессу.

1 октября. Пятница.Каждый день государь сзывает к себе государственного канцлера, графа Адлерберга, Игнатьева и меня; прочитываются полученные телеграммы и депеши, обсуждаются ответы, и почти всякий раз расходимся в полном недоумении – как выйти из ловушки, в которую мы попали. Вчера и сегодня подтвердилось решение Порты предложить 6-месячное перемирие; выдумке этой радуются в Лондоне и Вене, несмотря на наши возражения.

Сегодня приехали в Ливадию министр финансов и генерал-лейтенант Обручев. С первым я успел только обменяться несколькими словами перед обедом; с Обручевым же просидел несколько часов. Он привез массу всяких сведений и соображений касательно театра предстоящей войны. Первоначально я прочил его в начальники штаба предполагаемой действующей армии, но если главнокомандующим будет Тотлебен, то Обручев не пойдет к нему в начальники штаба и, в свою очередь, Тотлебен не пожелает Обручева: они давно уже в отношениях неприязненных, с тех пор как Обручев, руководя ежегодными стратегическими поездками офицеров Генерального штаба в районе Варшавского округа, откровенно высказал свои суждения о недостатках наших крепостей. Тотлебен не может допустить, чтобы кто-либо, а тем более офицер Генерального штаба, смел вмешиваться в его владения – в сферу инженерного ведомства. Тотлебен до крайности самолюбив и обидчив.

4 октября. Понедельник.В последние два дня всё ожидали чего-нибудь положительного из Вены, Лондона и Берлина; получались телеграммы, сходились мы на совещания у государя, но дело всё еще нисколько не выяснялось. Вчера, перед обедней, государь принял генерала Обручева, который представил в сжатом очерке соображения о плане кампании в Европейской Турции.

Вчера же приглашена была к обедне и завтраку моя жена с дочерьми. Она приехала с двумя младшими и провела в Ливадии бóльшую часть дня.

Министр финансов представил государю записку, в которой изобразил в черных красках невыгодные для России последствия ожидаемой войны. Государь по прочтении этой записки назначил совещание, в котором, кроме наследника цесаревича, приняли участие князь Горчаков, Игнатьев, граф Адлерберг, Рейтерн и я. С самого начала государь напал на Рейтерна за его записку, из которой, по словам государя, можно заключить, что совершившиеся в его царствование великие реформы испортили положение России, так что в случае войны последствия ее будут гораздо тяжелее, чем были бы до этих реформ 20 лет назад. Если в этом заключалась главная тема записки, то, конечно, нельзя не признать, что вопрос был поставлен неудачно, и хотя Рейтерн старался объяснить иначе свои мысли, однако же государь возвратил ему записку, сказав, что вызвал его не для того, чтобы узнать его мнение, а чтобы изыскать средства к покрытию издержек, которые вызовет война.

После того начал говорить князь Горчаков; но прежде какого-либо заключения он выразил желание услышать соображения «министра военных сил» (так он имеет привычку называть военного министра). Вызванный государственным канцлером, я должен был обстоятельно изложить свой взгляд на затеянную войну: сначала я объяснил собственно военную сторону вопроса, указал, сколько времени нужно на мобилизацию, на сосредоточение войск и движение их в пределы Турции, насколько все расчеты изменяются по времени года; описал затруднения зимней кампании, но вместе с тем не отвергал и возможности ее, даже в некотором отношении выгоды, которую мы имеем зимою над турками и в действиях на море. Но затем я перешел к политической стороне вопроса и старался обратить внимание государя и канцлера на необходимость ясного, точного определения цели и предмета военных действий и на опасные последствия могущего быть столкновения с европейской коалицией.

Князь Горчаков прерывал меня не раз восклицаниями, что нельзя же ставить гипотезы только неблагоприятные, на что я ответил, что гораздо опаснее действовать всегда в надежде на счастливые случаи. Я ставил гипотезы наиболее правдоподобные, однако же закончил тем, что желал бы, прежде дальнейшего объяснения моих мнений, выслушать, на чем именно сам канцлер основывает свои успокоительные комбинации.

Тогда он начал чтение длинной записки, составленной бароном Жомини, о предполагаемом ходе дальнейших переговоров, о необходимости немедленного отправления Игнатьева в Константинополь, об ожидаемом влиянии на конференцию угрожающего положения России и закончил тем, что, в случае неуспеха этой конференции, останется силой оружия принудить Турцию к уступкам.

Выслушав всё это длинное чтение, я просил позволения снова объяснить возбуждаемые этой запиской во мне сомнения и недоумения. В записке канцлера предусмотрены разные случайности, но в числе их я все-таки не вижу тех именно, на которые я указывал и которые кажутся мне наиболее вероятными. На все эти случайности надобно теперь же приготовить план действий: например, что будем мы делать, если перемирие вовсе не состоится, ни на 6 месяцев, ни на 6 недель? Если же состоится по нашему желанию на 6 недель, но на конференциях все державы, кроме России, придут к единогласному заключению, которое мы принять не можем, то не придется ли тогда объявить войну уже не Турции одной, а целой Европе?

К удивлению моему, государь не только не показывал неудовольствия, слушая мои довольно горячие возражения на план канцлера, но даже поддерживал меня и, по возможности, старался сам ответить на мои вопросы, хотя и не вполне категорично.

Совещание было прервано молебствием и парадом по случаю праздника Собственного е. в. конвоя. После обычного прохождения церемониальным маршем казаки пошли к накрытым для них столам (у здания оранжерей); туда же отправились и мы все, а затем возвратились во дворец к завтраку, по окончании которого возобновилось совещание. Государь резюмировал высказанные соображения: 1) Игнатьев завтра же отправится в Константинополь; 2) в 2 или 3 недели должно обнаружиться – можно ли ожидать какого-либо результата от конференций; в случае [ожидаемой] неудачи, Игнатьев устранится от дальнейшего в них участия и тогда же будет приступлено к мобилизации войск, что произойдет примерно около 1 ноября; 3) мобилизация не будет еще объявлением войны; только в случае крайней необходимости мы решимся ввести наши войска в пределы Турции, что следует пригнать примерно к началу декабря; 4) кампания должна быть сколь можно быстрая; прежде перехода через границу должна быть заключена конвенция с Румынией.