Дмитрий Милютин - Дневник. 1873–1882. Том 1 [litres]

Решение это произвело в ливадийском обществе сильное впечатление. Сегодня же приезжала сюда жена моя с сыном, мы обсуждали вопрос о том, как удобнее будет выбраться семье из Крыма. Решили всех дочерей, кроме одной, отправить с сыном неотлагательно; жена же с Надей останется в Симеизе сколько окажется возможным.

Сегодня государь принимал прусского посла Швейница; мне еще неизвестно содержание привезенных им заявлений Берлинского кабинета. Прием Лофтуса отложен на завтрашний день.

В полночь великий князь уехал отсюда в Петербург. Бóльшая часть назначений на разные должности в Дунайской армии уже решена; Главному штабу дано знать, чтобы представлены были статьи приказа и указы.

21 октября. Четверг.Погода разгулялась, выглянуло солнце – и в то же время получено окончательное извещение из Константинополя, что Порта безусловно согласилась на двухмесячное перемирие и вчера же дано приказание прекратить по всей линии военные действия.

Жаль стало покидать Крым; отъезд отложен до вторника. Побуждением к такому решению послужило замечание, сделанное мною при утреннем нашем совещании, что было бы непоследовательно, если б мобилизация была объявлена вслед за сделанной Портой уступкой нашему требованию и прежде чем подан турками новый повод к такому распоряжению с нашей стороны, тем более что послу нашему Игнатьеву указан был крайний срок для разрыва дипломатических сношений лишь 1 ноября.

Сегодня государь имел вторично длинный разговор с Швейницем, который, по-видимому, не привез из Берлина ничего положительного. Бисмарк продолжает держать себя сфинксом и ограничивается лишь заявлением, что Германия ни в каком случае не будет действовать враждебно против России. Только того бы еще недоставало! Государь и канцлер ожидали другого от берлинского двора.

Сегодня же была наконец дана аудиенция лорду Лофтусу; государь остался очень доволен разговором с ним. Выходя из государева кабинета, Лофтус дружелюбно со всеми беседовал и сказал мне, что всё обойдется мирно, что нечего и думать о войне. Он был приглашен к обеду; сидя возле императрицы, он убеждал ее оставаться дольше в Крыму.

Однако ж государь уже не поддается на эти любезности. Как прежде он неизменно стоял за мир, так теперь он уже решил, что войны не миновать; в мыслях его укоренилось одно решение – скорее провести мобилизацию и вступить в пределы Турции. При этом уже устраняются все политические соображения: какой же предлог к неотлагательному разрыву? Во имя чего вступим мы в Болгарию?

А между тем еще ничего не сделано для заключения конвенций с Австрией и Румынией. Канцлер ограничился сочинением инструкции Новикову; однако же я настоял, чтобы генерал Обручев был послан в Вену, хотя бы в качестве частного путешественника, чтобы негласно помочь нашим дипломатам выработать серьезный проект конвенции.

Относительно же Румынии князь Горчаков нисколько не заботится. Сегодня мы чуть не сцепились с ним по этому делу в присутствии государя: ему почему-то казалось, что конвенция с Румынией не есть прямое дело Министерства иностранных дел. Насилу мог я добиться, чтобы он по крайней мере телеграфировал Игнатьеву об отправлении Нелидова через Одессу в Бухарест и дана была этому последнему необходимая инструкция относительно политической стороны конвенции. Что же касается специально военных пунктов, которые предполагалось включить в конвенцию, то я предложил воспользоваться проездом генерала Обручева через Одессу, поручив ему по всем означенным пунктам войти в ближайшее обсуждение с генералом Семекой, который и передаст их с необходимыми пояснениями Нелидову, в проезд его через Одессу. Старик горячился, не давая себе труда вникнуть в дело, но кончил тем, что всё сделал, как я предложил. Обручев отправится завтра на пароходе в Одессу. С тем же пароходом едет и Тотлебен.

Известие об отъезде царской фамилии из Ливадии произвело, разумеется, тревогу в Ялте и окрестностях. Все бросились также вон оттуда; «Эреклик» сегодня отправился нагруженный множеством пассажиров.

24 октября. Воскресенье.Возвратился из Симеиза, где отдохнул ровно сутки после двух недель постоянных треволнений в Ливадии. Семья моя, не разделяя общей паники, решилась остаться в Крыму на всё время мобилизации войск, хотя в продолжение этого времени пассажирское движение по железной дороге будет прервано. Не полагаясь на полицейскую охрану, послал я в Симеиз на всякий случай несколько ружей и револьверов, а генерал Рихтер обещал жене поставить в нашем имении маленький пост.

Пробыв около суток вне Ливадии, я уже отстал от современного течения дел; знаю только то, что было получено в пятницу и утром в субботу. Из Константинополя отправлены в Сербию приказания турецким войскам прекратить военные действия; комиссары также едут для определения демаркационной линии между воюющими. Наши полковники Зеленый и Боголюбов примут участие в этом деле. Государь заявил непременное требование, чтобы турки очистили занятую ими часть сербской территории; из этого вопроса он снова намеревался сделать casus belli и вторично предъявить ultimatum . Однако ж князь Горчаков уговорил не злоупотреблять этим крайним средством, только что испробованным с успехом. В этом случае и я, и граф Адлерберг поддержали канцлера. Действительно, нельзя же чуть не каждый день прибегать к новому ультиматуму, после каждой уступки со стороны турок сейчас же требовать с поднятым кулаком новой уступки.

Вчера государь показал нам с негодованием телеграмму, полученную от Черняева, который с нахальством спрашивает, может ли приехать в Ливадию представиться государю. Ему дан ответ, что не только не разрешается, но и воспрещается возвращение в Россию. В глазах государя Черняев поступил и бесчестно, и противозаконно: бесчестно – потому, что обещал генералу Потапову исполнить волю государя, запретившего ему ехать на театр войны; противозаконно – потому, что без разрешения оставил подданство русское и вступил в службу иностранного государства. По русским законам Черняев подлежал бы суду и уголовному наказанию.

В пятницу уехал на пароходе генерал Вердер с письмом государя к императору Вильгельму. Перед самым отъездом он зашел проститься со мной, и в первый раз мне случилось войти с ним в серьезный разговор. Я старался разъяснить ему, в каком именно смысле государь находит неудовлетворительным положение, в которое стала Германия в восточном вопросе, и в чем именно заключается ожидаемая ныне от Берлинского кабинета услуга. Вердер между прочим признался, что из объяснений своих с князем Горчаковым не мог понять, чего требуют от Германии, тогда как объяснения государя вполне понятны.