Дмитрий Милютин - Дневник. 1873–1882. Том 1 [litres]

В пятницу в Царском Селе было опять совещание об устройстве гражданской части при действующей армии за Дунаем. На сей раз оно проходило уже под председательством самого государя; присутствовали великие князья – наследник цесаревич и Владимир Александрович. Цель совещания, очевидно, состояла в том, чтобы рассеять личные предубеждения против князя Черкасского со стороны государственного канцлера и Тимашева. Достиг ли государь своей цели – не знаю; по крайней мере на вид оба противника Черкасского и сочувствующий им Мезенцов (заведующий III Отделением) вышли из заседания как будто успокоенные. Но прекратится ли в действительности скрытая интрига?

На этой неделе я был на двух обедах в честь князя Черкасского: во вторник – у Александра Аггеевича Абазы, а в пятницу – у Константина Карловича Грота.

Вчера только узнал, что еще в сентябре президент Французской республики удостоил меня ордена Почетного легиона ( Grand-croix ).

15 ноября. Понедельник.Вчера опять ездил в Царское Село по случаю дня рождения цесаревны. Пока шла обедня, мы с Грейгом пошли в мою комнату и беседовали о современной политике. Грейг не понимает, из-за чего может быть война и как вести ее зимой. Он поклонник Англии; убежден, что она вовсе не имеет враждебных против нас намерений, лишь бы не шли мы на Константинополь.

Заем (внутренний) в 100 миллионов, как говорят, не дал блестящих результатов. Финансисты наши даже сомневаются в том, покрыт ли он сполна. А между тем 100 миллионов – ничтожная цифра, если в виду большая война.

Вчера, в воскресенье, вечером собрались у меня несколько приятелей, обычным порядком.

Сегодня, после приема в канцелярии Министерства, отдал я визит австрийскому послу барону Лангенау. Обыкновенно он смотрит как-то мрачно, недружелюбно; теперь же, напротив, сделался очень любезен; беседа наша продолжалась добрых полчаса; австрийский посол верит в мирный исход восточного вопроса, рассыпается в похвалах нашему государю и уверяет, что Англия вовсе не имеет желания ссориться с нами. По словам его, на речи и действия Биконсфильда (Дизраэли) не стоит обращать внимания: он романист, а не государственный человек; наделавшая недавно столько шума речь его в парламенте – ничего больше, как болтовня легкомысленного человека после обильной обеденной выпивки… и т. п. Вообще, теперь преобладает и в дипломатии, и в обществе надежда на соглашение. Возлагают большие упования на благоразумие и спокойствие лорда Солсбери. Увидим.

16 ноября. Вторник.Сегодня в Царском Селе после моего доклада было опять у государя совещание. Кроме великих князей были приглашены: государственный канцлер, министр финансов, граф Адлерберг, генерал-адъютант Непокойчицкий, князь Черкасский, белградский консул Карцов и я. Главным предметом обсуждений были привезенные Карцовым и бывшим сербским министром Мариновичем известия о настоящем положении Сербии. Маринович привез письмо князя Милана к государю и данную князем собственноручную инструкцию Мариновичу. Из обоих этих документов видно, что Сербия находится в отчаянном положении; князь Милан раскаивается в том, что ослушался благих советов русского императора, и прямо заявляет, что без сильной помощи России Сербия не в состоянии продолжать войну и вынуждена будет подчиниться всем турецким требованиям. Князь Милан выражает готовность свою вступить лично в ряды русских войск.

После довольно разнообразных рассуждений решено было: 1) помочь Сербии деньгами и послать туда лицо для организации сербских военных сил; 2) помочь Черногории доставкой патронов и 3) ускорить по возможности ход переговоров как в Константинополе, так в Вене и в Бухаресте.

Относительно конвенции с Румынией я получил вчера любопытные сведения от полковника Золотарева, который только что возвратился из Бухареста. Из разговоров его с Братиану видно, что первый министр румынский заметно изменил свои взгляды со времени посещения Ливадии; он уклоняется от всяких положительных заявлений относительно заключения конвенции и как будто боится компрометировать и себя, и Румынию преждевременной сделкой с Россией.

19 ноября. Пятница.Дипломатические известия продолжают быть успокоительными, хотя в самом Константинополе господствует настроение воинственное и самонадеянное. В последние дни у нас главным предметом забот были разные вопросы, относящиеся к устройству полевого управления действующей армии. Сегодня же главнокомандующий с многочисленной своей свитой отправился в экстренном поезде по Николаевской железной дороге. Проводы были торжественные и одушевленные: на улицах толпы народа кричали «ура!», на вокзале – другая толпа генералов и офицеров, во главе их – наследник цесаревич и другие великие князья. От войск гвардии и армии поднесены главнокомандующему иконы. Возгласы «ура!» умолкли только тогда, когда поезд ушел со станции.

Из Вильны вызван генерал-лейтенант Никитин, начальник штаба округа. Я указал на него как на человека наиболее способного для предположенного отправления в Сербию, чтобы помочь тамошнему правительству в устройстве вооруженной силы. Он едва застал великого князя перед самым отъездом его. Надеюсь, что Никитин хорошо исполнит крайне трудное поручение. Одно из главных затруднений встретит он в личности Черняева – самолюбивого до смешного. Трудно объяснить, почему и государь, и великий князь Николай Николаевич щадят и балуют человека, который во всякой другой стране был бы осужден заочно на вечное изгнание.

20 ноября. Суббота.Сегодня в последний раз ездил я с докладом в Царское Село. Завтра царская фамилия переселяется в Зимний дворец. При докладе, когда речь коснулась настоящего хода мобилизации войск, государь сказал мне, что его истинно радует, что дело это идет так хорошо и в настоящем случае выказалось на деле, сколько сделано для благоустройства армии. «Даже противники твои, – прибавил он, – теперь вынуждены отдать справедливость тому, что тобою сделано». Государь протянул мне руку и [105] обнял меня с видимым смущением. сердечно обнял меня.

Государь недоволен ходом дипломатических дел. Несмотря на успокоительные сведения о свиданиях лорда Солсбери с дипломатами в Берлине, Вене и, наконец, в Риме, в Константинополе по-прежнему продолжаются проделки Эллиота. Благодаря его внушениям решено провозгласить в Турецкой империи комическую конституцию, в которую никто не верит, начиная с султана и самого Эллиота. В Афинах перемена правительства; в Бухаресте можно опасаться того же, а в случае удаления Братиану встретится затруднение в заключении конвенции. Румынское правительство торгуется, желая выговорить себе политические гарантии, что, впрочем, весьма естественно.