Исроэл-Иешуа Зингер - На чужой земле

— Пастор Вильям-Айзек Фишельзон, — назвался он двойным именем.

Второй — горбун с густой, аккуратно расчесанной бородой и высоким, как у раввина, лбом. На лысине тонкая полоска по кругу, будто след от ермолки. Когда меня к нему подвели, он сначала тщательно вытер лысину красным платком и лишь затем подал мягкую, слабую руку.

— Мистер Ганз, — представила его рыжая девушка.

Я пробурчал свое имя и спросил:

— Вы тоже англичанин?

— О да! — ответил он с достоинством. — Моим крестным отцом был сам лорд Кертон…

Я закашлялся. Я всегда так делаю, когда хочу удержаться от неприличного смеха. Еще одна девушка, тоже рыжая, поспешно увела меня в другое помещение.

— Вас хабен зи гернер [7] Что предпочитаете ( нем. ). , — спросила она, — творог со сметаной вместе или отдельно?

Я сидел и ел. Из зала, откуда меня только что увели, доносились звуки фисгармонии, такие святые и холодные, что можно было забыть о летней жаре. Я понимал, что ем некрасиво. Так давно голодал, что зубы разучились жевать. Я будто видел со стороны, что жадно хватаю пищу, как голодный старый пес, и комки творога перекатываются у меня за щекой. Надо мной висел обнаженный Иисус и умоляющим взглядом смотрел мне прямо в глаза. Он словно просил: «Не хватай так быстро, сын мой, а то еще подавишься…»

Я стал приходить к «англичанам» каждое утро.

Ел творог со сметаной вместе, творог со сметаной по отдельности и слушал, как рыжие девушки поют хором. Их пение сильно напоминало кошачий концерт в дождливую мартовскую ночь. Потом шел в маленькую кирху. В ней по полу были разбросаны подушечки, очень много шелковых подушечек, а на почетном месте стояла деревянная статуя Иисуса с покрашенной русой бородкой и красными ранами на груди, руках и ногах. В кирхе собирались пастор Фишельзон, мистер Ганз и с десяток евреев, которые уже не одну неделю приходили сюда изучать Священное Писание и готовились примкнуть к англосаксонской церкви или, как выражался пастор Фишельзон, «готовились заново родиться».

Среди этих «новорожденных» кого только не было. Был тут купец из России, все время чем-то озабоченный еврей с женой и двумя дочерьми. Его выселили из города, где он вел торговлю, и он бросил все дела, взял жену и детей и приехал в Варшаву. Русская церковь ему не нравилась: некогда ему каждый день молиться и к попам на исповедь ходить. Вот он и приехал, чтобы здесь быстренько креститься и вернуться домой. Был гимназист, который собирался поступать в университет и уже носил синий мундир с блестящими позолоченными пуговицами. Был молодой варшавянин со значком инженера на лацкане, он хотел устроиться на железную дорогу. Была молодая вдова, она собиралась замуж за выкреста. Был местечковый еврей-калека. Он приехал в Варшаву побираться, но мистер Клепфиш привел его сюда. Нищий каждый день терпеливо просиживал до конца, чтобы перехватить пару злотых и — до свиданья, Англия.

Пастор Фишельзон сидел во главе стола над раскрытой книгой и громко, нараспев читал слово за словом. Сначала он читал каждый стих на английском, а потом переводил на ломаный немецкий:

— И господь Иисус пришел в Вифлеем… И Мария была изгнана…

Прихожане сидели, опустив голову и стыдясь посмотреть друг другу в глаза. Фишельзон постоянно спрашивал:

— Ферштанден, нихт вар? [8] Ну что, понятно? ( нем. )

Все кивали, хотя понимали немного. К счастью, рядом находился мистер Ганз. Он знал, что купец из России, его жена и дочки говорят по-русски, молодой инженер — по-польски, а местечковый калека — только по-еврейски. Мистер Ганз неслышно ходил кругами, покусывая кончик бороды, и тихонько подсказывал, как меламед [9] Учитель, преподающий детям основы иудаизма. своим ученикам, когда их экзаменуют:

— От Матфея, глава третья… Исаия, глава тридцать семь…

Купец из России дремал, посапывая носом. Скука была невыносимая. Мне очень хотелось переловить мух, которые кружились возле израненных рук Иисуса. Они думали, на них настоящая кровь. Еще меня смущал Бек. Пес прокрался в кирху, уселся прямо напротив Фишельзона и так внимательно слушал, что, казалось, сейчас он откроет пасть и задаст пастору такой сложный вопрос, что тот в жизни не ответит.

Когда занятие кончилось, все облегченно вздохнули. Жена купца, потирая затекшую ногу, сразу начала пилить мужа:

— Саша, ну разве не лучше было дома к попу пойти? Тут же помереть можно…

Купец протер заспанные глаза:

— Черт его знает… Знать бы заранее, что лучше, что хуже…

Мои щеки округлились, на них заиграл здоровый румянец. Кроме творога со сметаной, рыжеволосые праведницы давали мне вдоволь молока и шоколада. Теперь я сидел в Саксонском саду не перед часами, среди процентщиков, больных и голодающих, но где-нибудь на яблоневой аллее, поближе к боннам и служанкам. Я угощал их шоколадом, а потом уединялся с одной из них в тихом уголке среди деревьев, и ничего, что ребенок голосил, сидя в коляске:

— Няня!.. Ня-ня!..

О кирхе я особо не думал. Я туда только поесть приходил.

Но однажды, явившись туда в воскресенье, я застыл у порога и вытаращил глаза.

Здесь только что сделали уборку, все просто сверкало. Играла фисгармония. Пастор Фишельзон пришел в каком-то странном пиджаке, очень длинном, блестящем и без пуговиц. Рыжие девушки — в глухих черных платьях, как монашки, прихожане — в праздничной одежде.

Мистер Ганз залез на табурет и, поднявшись на мыски, менял на голове Иисуса терновый венец.

Вот так-так. Значит, «англичане» затеяли это по-настоящему. Я замешкался. Войти или лучше не надо? Рыжая девица поймала меня за руку:

— Что же вы не приоделись? Входите!..

Поначалу все шло гладко. Пастор Фишельзон спрашивал у каждого имя, возраст, место жительства, причину, почему решил креститься. Все давали один и тот же заученный ответ:

— Убеждения, господин пастор…

Даже вечно хмурый купец из России радостно улыбался, с торжеством посматривая на жену и дочек. Его взгляд говорил: «А все-таки мужчина всегда знает, что делает…»

Мистер Клепфиш протер золотые очки, пристроил на конторке книгу в черном переплете, поправил свечи. Рыжие девицы держались за руки и жались друг к дружке, пытаясь состроить благочестивые мины. Мистер Ганз неслышно ходил кругами, покусывая кончик густой расчесанной бороды, как меламед, и оправлял сюртук, не пригнанный по его горбатой фигуре. Он был очень похож на синагогального служку, который собирается обручить богатых жениха и невесту, а потом сесть за стол и как следует отпраздновать.

Пастор Фишельзон выпрямился во весь рост, открыл старинную книгу в деревянном переплете и начал читать. У меня перед глазами поплыли зыбкие образы: бородатые мужчины с огненными нимбами вокруг непокрытых голов размахивали ивовыми ветвями; уродливые босые женщины в длинных одеяниях, протягивая длинные руки, вытаскивали мертвецов из могил; жирные, мясистые ангелочки в передничках прыгали, гонялись за ягнятами с венками на крутых рогах. Полуголые люди с толстыми ногами и кудрявыми овечьими головами бросали камни, сыпали проклятьями, пытались вцепиться друг другу в горло и задушить…