Клара Ремюза - Мемуары госпожи Ремюза

Ривьер отвечал таким же образом, а Арман Полиньяк доказывал, что только последовал за братом.

Наконец 10 июня двадцать обвиняемых были объявлены уличенными и приговорены к смертной казни. Во главе их стоял Кадудаль, и среди них были маркиз де Ривьер и герцог Полиньяк.

По решению суда Жюль Полиньяк, Луи Леридан, Моро и Роллан были признаны виновными в том, что принимали участие в заговоре; но, на основании следствия и принимая во внимание все обстоятельства, их признавали заслуживающими снисхождения, и суд заменил казнь, к которой были приговорены все вышеупомянутые лица, исправительным наказанием.

Я находилась в Сен-Клу, когда было получено это известие. Все были подавлены этим приговором. Верховный судья решительно обещал Первому консулу, что Моро будет приговорен к смертной казни, и теперь Бонапарт не мог скрыть своего неудовольствия. Известно, с какой яростью он встретил на первой же аудиенции в воскресенье судью Лекурба (брата генерала), который на суде с большой энергией говорил о невиновности Моро. Бонапарт прогнал его с глаз долой, называя вероломным судьей, так что никто не мог понять, какой смысл придавал он этим словам в сильном гневе; позднее он сместил Лекурба.

Я возвратилась в Париж, крайне подавленная всеми впечатлениями, полученными в Сен-Клу, а в городе встретила у известной партии радость, оскорбительную для императора. Но дворянство было огорчено осуждением герцога Полиньяка.

Вместе с мужем и матерью я оплакивала печальный результат судебного разбирательства и многочисленные казни, которые должны были за этим последовать. Вдруг мне объявили о приходе госпожи Полиньяк, жены герцога, и ее тетки, госпожи д’Андло, дочери Гельвеция, с которой я часто встречалась в обществе.

Обе были в слезах. Первая – беременная в течение уже нескольких месяцев – живо меня тронула.

Она явилась, чтобы с моей помощью добиться права упасть к ногам императора и просить о помиловании своего мужа. У нее не было никакой возможности проникнуть в Сен-Клу, и она надеялась на то, что я предоставлю ей эту возможность. Ремюза, моя мать и я – мы все трое почувствовали, как трудно исполнить это, но в то же время все одновременно подумали, что это не должно остановить меня. Так как у нас в распоряжении было несколько дней благодаря апелляции осужденных по поводу приговора суда, я просила этих дам прийти на следующий день в Сен-Клу и обещала уговорить госпожу Бонапарт принять их.

В самом деле, я возвратилась на другой день в Сен-Клу и без труда добилась от добрейшей императрицы обещания принять эту несчастную особу. Но я заметила, что она с ужасом думала, как обратиться к императору в минуту, когда он был так недоволен.

«Если бы Моро был осужден, я была бы больше уверена в успехе, – сказала она мне. – Но император так разгневан, что я опасаюсь, как бы он не оттолкнул нас и не поставил вам в вину поступок, который вы заставляете меня совершить». Но подобные соображения не могли остановить меня: я была слишком тронута положением и слезами госпожи Полиньяк и постаралась как можно ярче изобразить императрице впечатление, которое произвел в Париже этот приговор. Я напомнила ей о смерти герцога Энгиенского, говорила, что восшествие на престол императора сопровождалось кровавыми казнями. И всеобщий ужас можно было бы успокоить актом милосердия, осуществленным наряду с такими жестокостями.

В то время, когда я все это говорила ей горячо и со слезами, внезапно в комнату вошел император – по обыкновению, через наружную террасу, где утром отдыхал у своей жены. Он застал нас обеих крайне взволнованными.

В другое время его присутствие заставило бы меня замолчать, но глубокое волнение, которое я испытывала, пересилило всякие соображения, и на его вопросы я отвечала признанием в том, на что решилась. Императрица заметила, что лицо его сделалось крайне строгим, и, не колеблясь, стала поддерживать меня, объявив ему, что согласилась принять госпожу Полиньяк.

Император начал с того, что мы его не понимаем, жаловался, что мы хотим поставить его в затруднительное положение, вынудив быть жестоким. «Я не приму эту женщину, – сказал он мне, – я не могу помиловать ее мужа. Вы не понимаете, что среди роялистов есть множество неосторожных молодых людей, которые будут постоянно возобновлять свои попытки, если их не остановить решительными уроками. Бурбоны легковерны, они поверят тому, что скажут некоторые интриганы, которые обманывают их относительно общественного мнения во Франции, и в результате будет много новых жертв».

Но этот ответ не остановил меня; я была взволнована до последней степени и самим событием, а может быть, и той опасностью, которой подвергалась, – рассердить властелина, которого все боялись. Мне не хотелось даже самой себе признаваться, что я могу отказаться от своей задачи, и это делало меня храброй и настойчивой.

Я очень горячилась, и император, расхаживавший быстрыми шагами по комнате, вдруг остановился передо мной и сказал, пристально глядя на меня:

– Какой интерес связывает вас с этими людьми? Вас можно извинить только в том случае, если это ваши родственники.

– Ваше величество, – продолжала я со всей твердостью, на которую только была способна, – я их не знаю и до вчерашнего утра ни разу не видела госпожу Полиньяк.

– Значит, вы защищаете людей, которые хотели убить меня!

– Нет, ваше величество, я защищаю несчастную женщину в отчаянном положении и, скажу более, защищаю Вас самих.

Тотчас же, взволнованная, я повторила ему все то, что говорила императрице.

Но мы ничего не смогли добиться в эту минуту, и император ушел от нас в дурном настроении, запрещая нам дольше настаивать на своем. Через несколько минут мне доложили о приходе госпожи Полиньяк. Императрица приняла ее в отдаленной комнате своей половины; она скрыла от несчастной женщины отказ императора и обещала испробовать все возможное, чтобы добиться помилования ее мужа.

В течение этого утра, которое было, конечно, одним из наиболее беспокойных в моей жизни, императрица два раза приходила в кабинет своего мужа и оба раза вынуждена была уйти, ничего не добившись. Она возвращалась ко мне обескураженная, и я сама начинала терять надежду и трепетала при мысли о том, что придется ответить госпоже Полиньяк.

Наконец мы узнали, что император остался работать с Талейраном. Я попросила императрицу сделать последнюю попытку, надеясь, что, если Талейран будет при этом присутствовать, он поможет ей уговорить императора. В самом деле, министр присоединился к ней, и император, побежденный этими уговорами двух сторон, согласился на то, чтобы госпожа Полиньяк была введена к нему. А согласиться на это – значило обещать все, так как невозможно было произнести жесткое «нет» в ее присутствии.