Клара Ремюза - Мемуары госпожи Ремюза

После отъезда своего министра в Пресбург император возвратился в Вену в Шенбруннский дворец. Здесь он занялся смотром армии, восстанавливал понесенные потери, реформируя корпуса по мере того, как они подвергались осмотру. Гордый и удовлетворенный кампанией, он ко всем относился тогда довольно добродушно, хорошо обращался со своим двором и охотно описывал чудеса этой войны.

Только одно порой вызывало у императора проблески неудовольствия: он удивился, как мало впечатления производило его присутствие на жителей Вены и как трудно ему привлечь их к себе, хотя он приглашал их на представления и обеды во дворец, в котором жил. Бонапарт искренне удивлялся их привязанности к побежденному государю, стоящему гораздо ниже его. Однажды он говорил об этом довольно откровенно Ремюза: «Вы провели некоторое время в Вене, вы могли их наблюдать. Какой это странный народ, как бы нечувствительный к славе и неудачам». Ремюза, который с большим уважением отнесся к преданному и привязчивому характеру венцев, начал хвалить их, отвечая императору и описывая их преданность своему государю.

– Однако, – продолжал Бонапарт, – говорили же они обо мне! Что они думают?

– Ваше величество, – отвечал Ремюза, – они говорят: «Император Наполеон – великий человек, это правда, но наш император бесконечно добр, и мы можем любить только его».

Эти чувства, сохранившиеся в несчастье, не могли быть поняты человеком, который ценил только успех. Когда Бонапарт узнал, по возвращении в Париж, о трогательной встрече, устроенной жителями Вены своему побежденному императору, он воскликнул: «Что за народ! Если бы я подобным образом возвращался в Париж, меня, конечно, встретили бы иначе».

Через несколько дней после возвращения императора вдруг возвратился и Талейран, что вызвало всеобщее удивление. Австрийские министры в Пресбурге сказали ему, конечно, о Тироле, и, принужденный признать, что не имеет никаких инструкций по этому поводу, он явился за этими инструкциями очень недовольный, видя себя обманутым [84]. Когда он сказал об этом императору, тот ответил, что в минуту любезности, о которой сожалеет, он согласился исполнить просьбу императора Франца, но твердо решил не держать слова. Ремюза, который в то время часто виделся с Талейраном, говорил мне, что Талейран был действительно возмущен. Он не только предвидел возобновление войны, но признавал, что французский кабинет запятнал себя вероломством, стыд которого частично падал на него. Его поездка в Пресбург становилась смешной, показывая, как мало влияния имел он на своего господина, и разрушила бы его личный авторитет, который он всегда старался поддерживать в Европе.

Маршалы снова начали призывать к войне. Мюрат, Бертье, Маре – все эти льстецы императора, видя, в какую сторону он склоняется, толкали его к тому, что называли «славой». Талейран переносил упреки со всех сторон и часто с горечью говорил моему мужу: «Вы один дружески относитесь ко мне; кажется, немного надо, чтобы все эти люди считали меня за изменника». Его поведение, его терпение в это время делают ему бесконечную честь. Он достиг наконец того, что император признал необходимым заключить мир, и, получив от него желаемое слово, хоть и не добившись возвращения Тироля, уехал в Пресбург во второй раз, более довольный. Прощаясь, он сказал Ремюза: «Я улажу дело Тироля и сумею теперь заставить императора заключить мир, пусть и помимо его желания».

Во время своего пребывания в Шенбрунне Наполеон получил письмо от принца Карла, который писал ему, что восхищается им, желал бы видеть его и говорить с ним в течение нескольких минут. Бонапарт, польщенный этим знаком уважения со стороны человека, известного в Европе, назначил местом свидания маленький охотничий домик в нескольких лье от дворца, приказал Ремюза присоединиться к свите и привезти с собой очень богатую шпагу. «После нашего разговора, – сказал он своему камергеру, – вы дадите ее мне: я хочу подарить ее на прощание принцу».

Когда император действительно встретился с принцем, они заперлись вдвоем на некоторое время, и, когда Бонапарт вышел, мой муж подошел к нему, как это было приказано. Но император, живо отталкивая его, сказал, что он может унести шпагу, а возвратясь в Шенбрунн и говоря о принце без особенного уважения, заявил, что считает его за человека крайне посредственного, недостойного подарка, который он хотел ему сделать [85].

Мне кажется, что я не должна умолчать об одном обстоятельстве, касающемся лично Ремюза и еще ослабившем благосклонность, которую император, казалось, готов был ему оказывать. Я часто замечала, что судьба мешала нам пользоваться преимуществами нашего положения, и я благодарю Провидение, что оно избавляло нас от еще более ужасного падения.

В первые годы Консульства королевская партия долго сохраняла надежду на то, что во Франции для нее вновь появятся благоприятные условия, и старалась поддерживать сношения с теми, кто оставался в стране. Д’Андре, бывший депутат Учредительного собрания, эмигрант, преданный делу, взял на себя миссию при дворах некоторых европейских правителей – миссию, о которой Бонапарт прекрасно знал. Д’Андре – провансалец, как и Ремюза, его товарищ по колледжу и, подобно ему, магистрат до революции, не поддерживая с ним отношений, не мог, однако, сделаться ему совершенно чужим. Разочарованный в своих бесплодных попытках, считая дело Империи окончательно выигранным, утомленный скитальческой жизнью и происходящими отсюда затруднениями, он мечтал возвратиться на родину. Находясь в Венгрии во время кампании 1805 года, он послал свою жену в Вену и просил генерала Матье Дюма, бывшего друга, помочь ему добиться возвращения. Генерал Дюма, несколько испуганный подобной миссией, обещал, однако, сделать несколько попыток и уговорил госпожу д’Андре повидать Ремюза и заинтересовать его этим делом.

Однажды утром она явилась к моему мужу; он принял ее как жену старого друга, был тронут ее рассказом о положении д’Андре и согласился просить о его возвращении. Ремюза не знал всех обстоятельств дела (а между тем они могли сделать императора неумолимым) и притом верил, что победы, утвердившие могущество Бонапарта, должны склонить его к милосердию.

Положение главного хранителя гардероба давало Ремюза право входить к императору в то время, когда он совершал свой туалет. Он поспешил спуститься в императорские апартаменты и, застав его полуодетым и в довольно хорошем настроении, рассказал ему о визите госпожи д’Андре и о своей просьбе.

При одном имени д’Андре лицо императора чрезвычайно омрачилось.

– Знаете ли вы, – сказал он, – что вы просите за моего смертельного врага?