Клара Ремюза - Мемуары госпожи Ремюза

Приехав в Вену, Ремюза уже застал там императора. Переговоры длились недолго, и наша армия двинулась вперед. Талейран и Маре оставались во дворце в Шенбрунне, где жили без малейшего взаимного дружелюбия. Привычка императора к Маре доставляла последнему известное влияние, которое он сохранял, как я уже говорила, при помощи обожания, истинного или притворного, выражавшегося в каждом его поступке, в каждом его слове. Талейран иногда забавлялся этим и позволял себе насмехаться над государственным секретарем, который, конечно, затаил в себе самое крайнее раздражение. Он очень следил за собой в присутствии Талейрана и очень не любил его.

Талейран, сильно скучавший в Вене, был очень рад приезду Ремюза, и их близость увеличилась благодаря праздной жизни, которую пришлось вести обоим. Очень возможно, что Маре, писавший регулярно императору, сообщил ему об этой новой связи и она не понравилась этому уму, всегда подозрительному, готовому видеть важные мотивы в мельчайших поступках.

Талейран, не находя никого, кроме Ремюза, кто мог бы понять его, открывал моему мужу свои политические взгляды по поводу побед наших войск. Очень желая упрочить покой Европы, он боялся увлечения императора победой, а также и того, что желание военных, его окружающих, привыкших к войне, приведет к ее продолжению. «Вы увидите, – говорил он, – что в момент заключения мира мне труднее всего будет сговориться с самим императором и придется потратить много слов, чтобы победить опьянение порохом».

В этой откровенной беседе, которой с удовольствием отдавался Талейран, он говорил об императоре без иллюзий и искренне признавал громадные недостатки его характера, но, однако, верил в его призвание бесповоротно закончить революцию во Франции, установить прочное правительство и надеялся руководить им в его политике относительно Европы. «Если мне не удастся уговорить его, я сумею по крайней мере сдержать его против его желания, – говорил Талейран, – и принудить его к некоторому отдыху». Ремюза был в восторге, встретив у искусного министра, пользующегося доверием императора, такие разумные планы, и готов был все более и более уважать его и доверять ему; то же должен был чувствовать каждый француз по отношению к человеку, желавшему сдержать безграничное честолюбие властителя. Муж часто писал мне, как был доволен тем, что узнал благодаря близости с Талейраном, а я начинала интересоваться человеком, который смягчал для моего мужа тяготы разлуки и скучной жизни.

В моей одинокой и беспокойной в то время жизни письма мужа составляли единственное удовольствие и всю радость моего существования. Хотя из предосторожности он не вдавался в подробности, я видела, что он был доволен своим положением. Он рассказывал мне о том, что ему приходилось видеть, рассказывал о поездках по Вене, которая казалась ему большим и прекрасным городом, о своих посещениях известных лиц, поразивших его своей привязанностью к императору Францу. Добрые жители Вены, хотя и побежденные, громко выражали свое желание вернуться под отеческое управление своего государя и, жалея его за его неудачи, не высказывали ему ни единого упрека.

Жизнь в Вене была упорядочена, гарнизон поддерживал самую строгую дисциплину, и у жителей не было особенных поводов жаловаться на своих победителей. Французы даже имели некоторые развлечения: они посещали спектакли, и в Вене Ремюза услышал знаменитого итальянского певца Крешентини и заключил с ним договор, по которому тот становился артистом императора.

Битва при Аустерлице – Император Александр – Переговоры – Д’Андре – Опала Ремюза – Дюрок – Савари – Мирный трактат

Появление русской армии и тяжелые условия, предложенные победителем, привели австрийского императора к решению еще раз попытать счастья на поле битвы. Собрав свои войска и соединившись с императором Александром, он ожидал Бонапарта, который шел ему навстречу. Эти две громадные армии встретились в Моравии близ маленькой деревни Аустерлиц, совершенно до тех пор неизвестной и сделавшейся знаменитой благодаря столь замечательной победе. Бонапарт решил дать сражение 1 декабря, на другой день после годовщины своего коронования.

Князь Долгоруков был послан царем в нашу главную квартиру с предложениями мира, которые, если верить императорским бюллетеням, не могли быть приняты победителем, владевшим столицей неприятеля. Если верить этому бюллетеню, русские требовали возвращения Бельгии и передачи Железной короны другому лицу.

Посланного заставили проехать мимо части армии, нарочно оставленной в беспорядке; он сам был введен в заблуждение и ввел в заблуждение императоров.

В бюллетене рассказывалось, как император, возвращаясь в свой бивуак вечером, сказал: «Вот прекраснейший вечер в моей жизни. Но мне грустно думать, что я потеряю немалое количество этих храбрецов. Я чувствую по тому, как мне это больно, что они действительно мои дети; в самом деле, я ставлю себе в упрек это чувство, потому что боюсь, как бы оно не сделало меня неспособным вести войну».

На следующий день, обращаясь с речью к солдатам, он сказал: «Нужно окончить эту кампанию громовым ударом. Если Франция не может достигнуть мира на иных условиях, кроме предложенных адъютантом Долгоруковым, Россия не получит его, хотя бы ее армия стояла лагерем на высотах Монмартра».

Но в Книге судеб было написано, что настанет день, когда эти армии расположатся лагерем на этих высотах и Александр примет в Бельвиле посланного Наполеона с предложением такого мира, какой он сам продиктует.

Я не буду здесь повторять рассказ об этой битве, действительно сделавшей честь нашей армии. Замечу только, что русский император с благородной искренностью, отлично характеризующей его, сказал, что ничто не может сравниться с распоряжениями императора, которые привели к успеху этого дня, с искусством его генералов и рвением французских солдат. Отборное войско трех наций билось с ожесточением, два императора должны были бежать, чтобы избегнуть плена, и кажется, что, если бы на другой день не было переговоров, русскому императору было бы очень трудно спастись.

Бонапарт почти на поле битвы продиктовал сообщение обо всем, что произошло в первые три дня декабря. Он сам написал известную часть этого сообщения, и это донесение, составленное поспешно, но подробно, очень интересно и теперь – написанное на двадцати пяти страницах, покрытое помарками, ссылками, беспорядочное, порой неясное. Его отослали в Вену Маре, приказав быстро отредактировать и поместить в «Мониторе».

Как только Маре получил этот пакет, он поспешил передать его Талейрану и Ремюза. Они жили тогда во дворце австрийского императора, и все трое заперлись в апартаментах императрицы, занимаемых Талейраном, чтобы разобрать и привести в порядок этот пакет. Почерк императора, очень неразборчивый, и почти полное отсутствие орфографии делали этот труд очень долгим. Затем надо было установить порядок событий, заменить некоторые неправильные выражения более подходящими и, наконец, по мнению Талейрана и к великому ужасу Маре, выбросить некоторые слова, слишком оскорбительные для иностранных государей, и слишком явные похвалы, которые Бонапарт применял к самому себе. Однако постарались сохранить некоторые подчеркнутые фразы, которым император придавал большое значение. Эта работа продолжалась несколько часов и заинтересовала Ремюза, давая ему возможность наблюдать, как различны системы службы у двух министров императора.