Бранимир Чосич - Скошенное поле

Затем вернулись на чердак к Ненаду, чтобы решить насчет одежды и прочего, посоветовав русскому ждать до вечера. Одежду они подыскали довольно быстро. Нашли даже помятую черную шляпу. Но этого было недостаточно. Русскому нельзя было пуститься в такой далекий путь с пустыми карманами. Довериться взрослым они не смели — взрослые вообще не решились бы помочь беглецу. Оккупанты вешали или месяцами держали в казематах старой крепости и за менее важные преступления. И все-таки русского нельзя было отпустить ни с чем. Косой ушел стеречь подвал, а Ненад остался, чтобы сообразить, откуда достать денег.

За последнее время у Марии Лугавчанин вошло в привычку брать с собой Ненада, отправляясь в город. Ее мать была совершенно равнодушна к этой внезапной дружбе дочери с Ненадом (да и с Ясной, к которой Мария теперь поминутно забегала на мансарду). Госпожа Лугавчанин оставалась любезной, холодной и неприступной и, по своему обыкновению, никому не задавала никаких вопросов. Сначала Ненад робел и терялся в присутствии Марии. Но это была живая и милая девушка, она что-то лепетала и рассказывала — не всегда ожидая ответа от Ненада, — довольная, по-видимому, тем, что может говорить, смеяться, двигаться, и вскоре Ненад совсем привык к ней. Только еще побаивался ее матери. Он теперь свободно входил в большую комнату Марии, полутемную от тяжелых красных парчовых занавесей, с множеством ваз, ковров, круглых пуфов, обитых красным атласом и неудобных для сидения. Он усаживался обычно в темном уголке дивана за черным роялем и тут слушал игру Марии, прислонив голову к полированному дереву, или, если крышка рояля была открыта, следил за веселой пляской белых молоточков по блестящим струнам. Маленькая Ами, круглая и шелковистая, ворча как медвежонок, взбиралась на диван, удобно устраивалась подле Ненада и погружалась в сон. Но сразу просыпалась, как только Мария начинала играть мелодию, которую Ами терпеть не могла, она открывала один глаз и сердито скалила зубы. Если же это не помогало, спрыгивала с места, валялась по полу и рычала до тех пор, пока Мария либо шлепала ее, либо прекращала игру.

Оставшись после ухода Косого один, Ненад вспомнил, что не раз видел в одном из ящичков туалетного стола Марии, среди колец и сломанных брошей, серебряные динары или кроны. Мария брала оттуда на мелкие расходы и туда же складывала мелочь. Поколебавшись, Ненад отогнал это искушение. Но впал в другое: он знал, что бабушка с Ясной держали деньги на шкафу с посудой, под опрокинутой чайной чашкой. Когда бабушка готовила обед, нагнувшись над печкой, Ненад подкрался к шкафу и потихоньку поднял чашку; под ней было всего три кроны и сорок филиров. Сначала он хотел забрать все, но, поразмыслив, взял только филиры. Он понимал, что этого мало. Перед его глазами снова промелькнул открытый ящичек у зеркала с рассыпанной на дне мелочью, и, чтобы избавиться от искушения, он побежал в разрушенный дом. Взять у своих ему казалось меньшим грехом, чем у чужих. В первой половине подвала он застал целое собрание товарищей, озабоченно совещавшихся. Он молча положил свои деньги.

— Так не годится. Каждый должен принести хоть сколько-нибудь.

Это было нелегко. В некоторых семьях не было и кроны. Мальчики это знали. В подобный момент кража не считалась кражей. Такой взгляд немного подбодрил Ненада.

— На самом-то деле ты не крадешь, — уверял один из мальчишек. — Ты просто реквизируешь. На войне все позволено, а мы сейчас воюем.

— И это ведь для родины.

— А если поймает мама, что тогда сказать? — озабоченно спросил третий.

— Ничего. Об этом никто не должен знать, потому что, если узнают, нас могут повесить.

— Детей не вешают.

— Но могут повесить мать.

Двое заявили, что это слишком опасно и они отказываются участвовать в этом. Но Косой преградил им дорогу.

— Нам не нужны изменники!

— Мы не изменники! — Мальчишка покраснел.

— Это нам не известно. Сперва поклянитесь. А потом убирайтесь к черту. Нам баб не надо.

Вся ватага забралась под низкий свод, куда едва можно было пролезть через груду развалин. Тут, в самом темном углу, висел небольшой трехцветный флаг. Ненад зажег перед ним свечу. Косой вытащил из-под камня заржавелый солдатский тесак.

— Станьте на колени. Положите руки сюда. Повторяйте: «Клянусь хранить тайну, не открывать ее ни матери, ни брату, никому другому, ни родному, ни чужому. Пускай бог меня накажет, пускай отсохнет у меня рука и отнимется язык, если я продам свою родину и короля. Аминь».

— Аминь.

Ненад едва дышал от волнения. Он покинул товарищей и вернулся домой.

Чтобы избежать встречи с матерью Марии, он пошел кругом через террасу с цветными стеклами, от которых падали разноцветные блики на всю стену дома, увитую ползучими розами. Ставни были притворены. В полумраке просторной комнаты Мария читала, лежа на низкой кровати и подперев голову голой рукой, книга была положена на подушку.

Через несколько дней, стоя в очереди у городской управы, Ненад заметил группу людей, окруженных многочисленной стражей. Люди, обросшие бородами, были оборваны, закованы в кандалы. С хмурыми лицами медленно двигались они посередине улицы. В первом ряду был тот самый русский юноша. Ненад его сначала не узнал, — так он изменился, и узнал только по желтому пальто, которое с таким волнением извлекал из чердачной пыли.

Ни Ясна, ни Мария не могли понять причины подавленного состояния, в котором находился Ненад. По настоянию Марии Ясна отпустила Ненада в деревню С., в одну большую задругу, арендовавшую исполу землю у старой барыни. Ненад провел там четыре недели и вернулся перед самым открытием гимназии крепким, румяным, но чрезмерно серьезным мальчиком. Мария сама отвела и записала его в гимназию, что ему было крайне неприятно. Когда они вернулись домой, Ненад, которого все время мучила мысль о совершенной краже, сказал ей:

— Вы ко мне так добры, а я этого не заслужил. Я… — Он посмотрел ей прямо в глаза и раздельно, хотя и вполголоса, добавил: — Я у вас однажды украл две кроны.

Мария в изумлении не нашлась что ответить.

— Не для себя, поверьте, не для себя! — быстро добавил он. — Я должен был это сделать.

Мария стала серьезной.

— Ради хорошего дела, надеюсь.

— Один человек… русский, хотел…

— Ладно, я тебе верю, верю и прощаю, — сказала Мария, побледнев. — Но никому больше не говори, никому! Понял? Никому!

— Только вам… потому что украл ваши деньги и потому что очень вас люблю.

С каждым днем надвигавшейся осени Мария становилась все тревожней и печальней. Неожиданно обрывала песню, закрывала лицо руками и тут же, к удивлению Ненада, улыбалась, вытирала слезы и принималась его обнимать, ласкать и целовать. Сам не зная почему, он начал ее избегать, хотя она больше чем когда-либо вызывала в нем сладостный трепет. К Марии стала приходить дальняя ее родственница, жена одного бежавшего доктора, молодая, кокетливая, вертлявая дамочка с звонким голосом. Госпожа Марина, ярко разодетая, приезжала с дочкой в офицерском экипаже, с солдатом на козлах. Ее присутствие в доме ощущалось даже на улице. Во дворе ее не любили и называли не иначе как «та самая».