Бранимир Чосич - Скошенное поле

— Где же эти серьги?

Ясна протянула их, еле сдерживая слезы. Ненад смотрел на ребенка в шубке: пока тот, отломив кусочек, запихивал его в рот, собака, стоявшая рядом, длинным красным языком облизывала тот, что был побольше. Ненад проглотил слюну и отвернулся.

Женщина вытащила маленькие весы, поставила на стол и, проверив их, бросила кольца и серьги на чашку. Она долго меняла гирьки, пока не добилась точного веса.

— Восемнадцать крон.

— О, так мало, ужасно мало! Обратите внимание на работу, эти серьги…

— Я плачу за золото, а не за работу.

Ясна колебалась.

— Мало, это так мало… А ковры? Госпожа Огорелица сказала мне, что вы ей поручили найти красивые пиротские ковры. Мои из чистой шерсти, которую красили и пряли дома.

Женщина молчала. Ясна сдалась.

— Хорошо, я вам отдам серьги и кольца. Но возьмите и ковры. Возьмите и то и другое.

Женщина раздумывала. Вошел маленький коренастый человек в ночных туфлях и расстегнутом мундире фельдфебеля. Кудрявые волосы его отливали медью. Он посмотрел на ковры, сказал что-то по-мадьярски и вышел, шаркая ногами. Женщина подняла один из ковров и разостлала на столе. Она долго ощупывала его, перевертывала, обнюхивала и при этом все что-то ворчала. Ясна помогла ей свернуть ковер и сама развернула другой, поменьше и много лучше, в светлых, чистых тонах, чудесной, тонкой работы.

— Это даже и не ковер, — пробормотала женщина. — Так себе, ерунда.

— Два на два с половиной метра, — робко заметила Ясна, — это уже ковер!

— Я и сама умею различать, — отрезала женщина.

Свернутые ковры лежали на столе. Женщина раздумывала, положив на них правую руку.

— Сделаю только для вас. Мне ковры не нужны… За этот вот, побольше, — сорок две кроны, за маленький — тридцать.

— Невозможно, дорогая госпожа, ну, пятьдесят за большой, сорок за маленький.

— Если не желаете, уносите! — сухо отрезала женщина. — И сама не знаю, зачем я это для вас делаю.

Ясна вся дрожала. В сторонке ребенок в шубке ел сам и угощал собаку. Ясна прошептала:

— Давайте…

Женщина забрала ковры и потащила в другую комнату. Когда она проходила в дверь, Ясна и Ненад заметили в полумраке кучи ковров… целые горы, посыпанные нафталином.

Ясна ушла куда-то по делу. Ненад в ожидании ее возвращения играл с Марией в домино. В ее большой натопленной комнате была полнейшая тишина. Только Ами скалила во сне зубы, свернувшись на коленях у Марии. Короткие зимние сумерки быстро сменились темнотой. Все труднее стало следить за игрой. Мария смахнула свои, а потом — со смехом — и его костяшки.

— Я бы выиграл!

— Наверно!

— Наверно! Потому вы и спутали игру: видели, что я выигрываю.

Он немного рассердился. Мария сбросила Ами с колен и подсела к Ненаду на кровать.

— Ты, маленький друг… не сердись!

Она обняла его. Ненад стал вырываться. В комнате было тихо и тепло.

— Кто сильней… ну, вырывайся, вырывайся!

Ненад продолжал сопротивляться, валяясь по кровати. Дурное настроение прошло. Он с чистым сердцем предался игре. Напряг все силы, чтобы не осрамиться. Дело-то ведь шло о мужской чести.

— Хоть вы и больше… Но погодите!

— Только не за волосы! — кричала Мария, млея от удовольствия. — Давай честно, раз ты такой храбрец.

— Я не хватаю за волосы. Вы сами зацепились.

Темнота все сгущалась. Ами тявкала возле кровати, как бы участвуя в игре. Лица и руки казались белыми пятнами, исчезающими в тени. Ненад во всем теле ощущал необычайную теплоту. Щеки у него пылали. Он был возбужден, счастлив, преисполнен радости. Напряжение мышц вызывало в нем сладостную дрожь. Волосы Марии щекотали ему шею и уши, отчего по нему пробегали мурашки и он визжал. Прикосновение ее слегка влажных пальцев заставляло его вздрагивать, как от слабого электрического тока.

— Не можете, не можете! — закричал Ненад, вырываясь из объятий Марии.

И вдруг он потерял самообладание. Во всем его теле назревало что-то удивительное, что-то необыкновенное. Он весь был в напряженном ожидании какого-то физического переживания, совершенно нового, но которое он как-то предугадывал. Ненад чувствовал приближение этого каждой частицей своего существа, оно было близко, шумело в ушах, сладостно ползло по затылку и по спине, поднималось из темных глубин, струилось по всему телу, как сладостное опьянение… Не выдало ли его какое-нибудь движение?

— Ах ты гаденыш! — И Мария сбросила его с себя одним движением.

По голосу Марии он понял, насколько она была рассержена, но что он мог поделать? Это неизведанное состояние полностью им завладело, накипало, бурлило, оно… Он лежал неподвижно на кровати, уткнув лицо в пиротский ковер, от которого шел густой запах шерсти; мгновенное блаженство тут же сменилось стыдом… как это гнусно, какой срам, здесь, перед Марией, боже мой! Он хотел вскочить, но Мария его снова обняла. Но что с ней? Почему она плачет? И целует его безумными, сводящими с ума поцелуями… Ненад испугался, стыд сменился страхом. Мария обнимала его, привлекала к себе, — он упорно защищался, упирался коленями, руками. Но она была сильнее его и, прижав его голову к своей груди, начала убаюкивать. Стараясь казаться шутливой и спокойной, она продолжала твердить:

— Ну-ка попробуй, вырвись теперь, ну-ка!

Но в голосе ее Ненаду слышались нотки отчаяния, безумия и чего-то такого, что заставляло ее горько плакать.

Голова кружилась, на лице были следы ее слез, оно горело от ее поцелуев — он был унижен, в нем кипело омерзение и негодование… Последним усилием воли он высвободился и бросился к двери.

В полнейшей тишине слышны были только рыдания Марии. Ненад выбежал, хлопнув дверью, и бросился к себе на мансарду, в холодную, мрачную и заброшенную комнату. Вот как, значит, это происходит? Это и есть то самое? Как позорно, как стыдно! Зарывшись головой в подушку, Ненад расплакался, сам не зная почему.

Ненад перестал ходить к Марии; она его не приглашала, молча его избегая. И он стал жалеть о школе. Раз он увидел, как Мария садилась в сани, в которых были госпожа Марина и офицер в черной шинели с золотыми нашивками. Снова стала доноситься отдаленная игра на рояле. Все чаще приезжала госпожа Марина, все чаще Мария стала уходить из дома.

Однажды Ясна получила приглашение явиться в гимназию. Ушла напуганная, но вернулась смущенная и довольная.

— Завтра ты пойдешь к директору.

На другой день Ненад, бледный, вытянувшись в струнку, стоял перед директором школы, высоким, чопорным господином с длинными холеными пальцами. Голубой майорский мундир сидел на нем как литой, без единой складки. Ненада особенно поразили гладко причесанные черные волосы, разделенные ровно посредине прямым, как стрела, пробором.