Бранимир Чосич - Скошенное поле

— Я вам вобью в голову цивилизацию, вши паршивые!

А цивилизация — дело утомительное. К концу урока все в классе как выжатые, руки и ноги деревянные, все подавлены. На уроках учителей-сербов легче, словно открываются окна на горы и леса. Легче дышать. Слышится смех, нет напряженности. Молодой учитель Малиша вместо географии читает им прекрасные французские рассказы. Теплым, родным, чего они прежде не ощущали, веет от этих людей. Но уже поздно. Гурича больше нет.

— Ненад, Ненад, разве ты меня не узнаешь?

Мария стояла под цветущими липами. Лицо бледное, губы ярко накрашены. Она с удивлением смотрела, как Ненад пятился от нее.

— Постой же, Ненад, что с тобой?

Он наткнулся спиной на кустарник, окружавший большой парк, и чуть не упал. С трудом сохранив равновесие, он круто повернулся и бросился было бежать. Но Мария поймала его и подхватила под руку:

— Ай-яй, хорош, нечего сказать! Вот как любят своих старых друзей.

Мимо них проходили гимназисты с блестящими значками на рукавах и с книгами под мышкой. В глубине парка, сквозь густую зелень старых каштанов, белела новая теннисная площадка; оттуда доносились короткие, непонятные выкрики и мягкие удары по белым мячам.

— Пустите меня.

Мария взяла его за подбородок мягкой, белой, надушенной рукой, стараясь поднять ему голову, но он продолжал вырываться и отворачиваться.

— Разве ты меня больше не любишь?

— Нет, нет, вы нехорошая, вы… — Он вдруг прямо посмотрел на нее и, хотя собирался сказать совсем другое, проговорил грубо: — Ами сдохла. Выла, выла от тоски по вас и сдохла.

Мария еще больше побледнела. От этого губы ее казались краснее, а ресницы и брови чернее.

— Когда?

— Hallo, Marie! [24] Алло, Мария! (нем.)

По узкой тропинке парка поднимался молодой офицер с ракетками под мышкой. Тут только Ненад заметил, что и у Марии в руке была ракетка и сама она была вся в белом.

— Я здесь, Фреди!

Мария устало улыбнулась Ненаду; рука ее ослабла. Но, когда он попытался освободиться, она снова удержала его. И вдруг развеселилась, начала болтать и нежно потянула Ненада за собой, склонившись к нему так близко, что волосы ее коснулись его лица. От волос, как и от нее самой шел какой-то особенный, женский, волнующий запах.

— Посмотри, Фреди, красивый мальчик, не правда ли? Помнишь, я тебе говорила о нем, помнишь? И знаешь, Фреди, ты не должен ревновать к нему, ни в коем случае, иначе, если придется выбирать между ним и тобой, то так и знай, брошу тебя и вернусь домой. Ненад, познакомься с Фреди, дай руку.

Фреди вставил в левый глаз монокль в черной оправе и внимательно посмотрел на Ненада. Взгляд был немного насмешливый, но совсем не злой.

— Так вот он, мой соперник? Вашу руку, молодой человек! Надеюсь, мы будем друзьями, и мне не придется вызывать вас на дуэль.

Ненад не испытывал ненависти к нему, хоть и желал этого. Фреди, с красивыми и правильными чертами лица, был, несмотря на капитанские звездочки, живой, симпатичный молодой человек, совсем не чопорный и в высшей степени благовоспитанный. Высокий, стройный, ловкий, он крепко держал руку Ненада в своей теплой руке.

— Ваша фамилия?

— Байкич, господин офицер. Ненад Байкич.

— А я капитан Фреди. Marie, надо ли называть все другие мои имена или этого достаточно?

Ненад покраснел: этот Фреди разговаривает с ним, как с мальчишкой. Мария вступилась:

— Серьезно, Фреди, не серди Ненада. А ты, Ненад, не принимай все близко к сердцу. Фреди, знаешь ли, только так говорит, но он хороший и не злой, ты увидишь. Правда, Фреди?

— Правда, разумеется, — ответил Фреди с милой улыбкой.

Они стояли и беседовали, а мимо проходили гимназисты и смотрели на них, что было особенно неприятно Ненаду. Ему следовало бы уйти; повернуться и уйти. Как серб, он не должен был разговаривать с Марией. Это он понимал прекрасно. Она отказалась от своего народа, даже хуже, — своим поступком она надругалась над всем, что было свято для народа. Она живет с этим Фреди, который, конечно, и молод, и красив, и симпатичен, но ведь он неприятельский офицер, оккупант. Но, размышляя так, Ненад чувствовал, что его тянет к Марии, и в душе не мог ее осудить. Все это так — она, словно прокаженная, выброшена из общества, истые сербки и честные женщины от нее отвернулись, но, может быть, именно поэтому… у Ненада не хватало сил с ней расстаться. Он был как-то странно взволнован ее близостью, исходившим от нее благоуханием, теплотой рук, женственностью ее движений. Ах, эта женственность, эта чувственность, необыкновенная привлекательность, которых не было у остальных женщин — Ясны, госпожи Огорелицы, Лелы и других. Горе и недоедание постепенно лишили их нежного очарования, придали выражению лица, походке и жестам что-то грубое, резкое, мужеподобное и в то же время жалкое.

Ненад шел, опустив голову, Мария щебетала, Фреди насвистывал. Так они дошли до Вознесенской церкви. Деревянную ограду выломали и растаскали, но молодой ельник был полон новой жизни: светло-зеленые побеги с нежными молодыми иглами тянулись во все стороны. Над этой зеленью возвышались пять небольших красных куполов, возносивших свои золотые кресты и громоотводы в прозрачное, чистое небо.

Спускаясь от гостиницы «Лондон», они встретили старшего офицера.

Затянутый в мундир, хмурый, с рыжими бакенбардами, он остановил Фреди.

Как только они остались вдвоем, Мария, едва сдерживая волнение, спросила изменившимся голосом:

— Расскажи мне о маме. Она здорова? Выходит? Похудела?

— Никуда не выходит и ни с кем не разговаривает. Иногда заходит к Ясне, но о вас никогда не вспоминает, никогда.

Мария задумалась на мгновение.

— Мама не любит ходить в ту комнату под самой крышей с тех пор, как погиб братишка. — Она помолчала. — Это была его комната, когда он был студентом.

— Мы больше не живем там наверху, перебрались в квартиру Маричей. Он умер в Венгрии, а госпожа Марич уехала к сестре.

— А наверху?

— Никого нет.

— Значит, теперь мама осталась одна во всем доме, — в раздумье проговорила Мария.

— Почему вы так поступили? — спросил неожиданно Ненад.

Звук его голоса, взгляд ясных глаз, проникавший прямо в ее глаза, смутил Марию. Она только теперь заметила, как он вырос и каким не детски серьезным стало его лицо. Это уже не тот маленький товарищ, с которым она могла играть и шутить; это взрослый человек, задающий трудные и серьезные вопросы. Она поникла головой и несколько шагов прошла молча.

— Ты еще мал, не поймешь этого, Ненад, — сказала она тихо. — Когда ты будешь большой, как Фреди… Нет, нет, не спрашивай меня об этом. Что было, то было. Кончено. Может быть, и не следовало бы, это я прекрасно понимаю, но… Нет, нет, я не должна сейчас тебе об этом говорить, ты не поймешь, да и как-то нехорошо!