Эрнст Гофман - Рождественские сказки Гофмана. Щелкунчик и другие волшебные истории

– Прав был тот, – воскликнул один из них (я заметил при свете фонаря, что это был стройный улан), – прав был тот, кто в прошлом году в Майнце ругал этих проклятых молодцов, которые в одна тысяча семьсот девяносто четвертом году не хотели расстаться с вином [49] В 1794 г. французская революционная армия пыталась отвоевать захваченный австрийцами Майнц. .

Все громко расхохотались. Я невольно прошел несколько шагов вперед и остановился перед погребком, где освещено было только одно окно.

Не чувствовал ли себя однажды шекспировский Генрих таким же усталым и смиренным, когда вспомнил про английское пиво? [50] Генрих IV в одноименной хронике Шекспира. Ч. 2, д. 2, сц. 2. Право, со мной случилось то же самое, мой язык жаждал бутылку хорошего английского пива. Я быстро спустился в погребок.

– Что угодно? – спросил хозяин, приветливо снимая фуражку.

Я потребовал бутылку доброго английского пива, трубку хорошего табаку и вскоре погрузился в такое дивное филистерство, что сам черт почувствовал почтение и оставил меня. О, советник юстиции, если бы ты видел, как я ушел из твоей светлой чайной комнаты и спустился в темный погребок, ты бы имел полное право отвернуться от меня с гордым видом и пробормотать: «Нет ничего удивительного, что такой человек портит тончайшие жабо!» Без шляпы и без плаща я должен был производить несколько странное впечатление. У хозяина уже вертелся на языке вопрос, но тут постучали в окно, и раздался чей-то голос:

– Отворите, отворите, это я!

Хозяин вышел и вскоре вернулся, неся над головой высоко поднятыми две свечи; за ним шел очень высокий стройный человек. Он забыл наклониться перед низкой дверью и стукнулся о нее головой; но черная шапка в форме берета, которую он носил, уберегла его от ушиба. Он прошел, странно двигаясь, вдоль стены и сел напротив меня, при этом свечи были поставлены на стол. Про него можно было сказать, что он человек знатный, но чем-то страшно недовольный. Он брезгливо потребовал пива и трубку и сейчас же распространил такой дым, что скоро мы оба плавали в облаках. Впрочем, в его лице было что-то настолько привлекательное, что, несмотря на его мрачность, я сейчас же его полюбил. Его густые черные волосы были разделены пробором надвое и падали с обеих сторон целым каскадом мелких кудрей, так что он напоминал персонажа с картины Рубенса. Когда он расстегнул плащ, то я увидел, что на нем надета черная куртка, расшитая шнурами, но мне очень понравилось, что поверх сапог у него были надеты тонкие галоши. Я заметил это, когда он выколачивал трубку, которую выкурил в пять минут.

Разговор у нас что-то не клеился; незнакомец был, по-видимому, очень занят теми редкими растениями, которые он вынул из бюксы [51] Бюкса – стеклянный тонкостенный стаканчик с притертой крышкой, используемый в практических работах по аналитической химии. и с удовольствием рассматривал. Я выразил восхищение по поводу прекрасных растений и, видя, что они только что сорваны, спросил его, где он их взял: в ботаническом саду или в оранжерее Боухера. Он довольно странно улыбнулся и ответил:

– Ботаника, очевидно, не по вашей части, а то бы вы не стали так…

Он запнулся, а я тихонько шепнул:

– Глупо…

– …спрашивать, – закончил он откровенно. – Вы бы сразу узнали альпийские растения, – добавил он, – да еще те, что растут на Чимборасо.

Последние слова незнакомец сказал тихо, только для себя, и ты можешь себе представить, как странно я себя почувствовал. Все остальные вопросы замерли на моих губах. Но в душе у меня все больше и больше укреплялось какое-то предчувствие, и мне казалось, что я раньше не то, чтобы видел, но воображал себе образ этого незнакомца.

Тут снова постучались в окно, хозяин отворил дверь, и чей-то голос крикнул:

– Будьте так добры, завесьте зеркало!

– Ага, – сказал хозяин, – пришел генерал Суворов, поздно сегодня!

Хозяин завесил зеркало, и в комнату впрыгнул с какой-то неловкой подвижностью, – я сказал бы: с неуклюжим проворством, – маленький, сухой человек в плаще какого-то странного коричневого цвета. Пока человек этот прыгал по комнате, плащ обвивался вокруг его тела каким-то совсем особенным образом, составляя множество складок и складочек так, что при блеске свечей это имело почти такой вид, как будто выходит много фигур, образуясь друг из друга, как в фантасмагориях Энслена [52] И.К. Энслен (ок. 1782–1866) – профессор Академии изящных искусств в Берлине. Содержал неподалеку от Тиргартена «оптический кабинет», в котором демонстрировал «волшебные картины». . При этом он потирал руки, спрятанные в широких рукавах, и восклицал:

– Холодно! Холодно! О, как холодно! В Италии теперь не то, совсем не то!

Наконец он уселся между мной и высоким человеком, продолжая:

– Какой ужасный дым! Если бы у меня была хоть щепотка!

У меня в кармане была отшлифованная, как зеркало, стальная табакерка, которую ты мне когда-то подарил; я сейчас же вынул ее и хотел предложить маленькому человечку. Но едва он ее увидел, как закрыл ее обеими руками и, отталкивая от себя, закричал:

– Прочь, прочь, проклятое зеркало!

В его голосе было что-то ужасное, когда же я с удивлением на него взглянул, он стал совершенно другим. Когда он вошел в комнату, лицо его казалось приятным и молодым, а теперь передо мной было смертельно бледное, увядшее, испуганное лицо старика с выцветшими глазами. Я в ужасе повернулся к высокому человеку.

– Ради бога, вы видели?! – хотел я крикнуть, но тот не принимал во всем этом никакого участия и был весь погружен в свои чимборасские растения. В эту минуту другой потребовал «северного вина», как он выразился.

Мало-помалу разговор оживился. Маленький человек был мне все-таки очень неприятен. Но высокий умел сказать много глубокого и прекрасного о всякой, казалось бы, незначительной вещи, по части словесного выражения своих тонких наблюдений не все у него было гладко, иной раз он вставлял совсем неподходящее слово. Но это только придавало его речи смешную оригинальность. Он становился все более близок моей душе, смягчая неприятное впечатление, производимое маленьким человеком. Тот был точно весь на пружинах, он вертелся на стуле во все стороны, активно жестикулируя. Глядя на него, я буквально чувствовал, как меня обдает ледяным холодом, так как ясно видел, что у него было как будто два различных лица. Особенно часто принимал он вид старика, глядя на высокого человека, приятное спокойствие которого составляло странный контраст с его подвижностью, но он смотрел на него не так страшно, как тогда на меня.

В маскарадной игре земной жизни дух человека часто смотрит светящимися глазами из-под маски, узнавая родственную душу; могло быть, что и мы, повстречавшись в погребке, узнали друг друга таким же образом. Вскоре в нашем разговоре появился тот юмор, который рождается из глубоко, смертельно оскорбленного чувства.