Эрнст Гофман - Рождественские сказки Гофмана. Щелкунчик и другие волшебные истории

– В этом есть одна зацепка, – сказал высокий.

– Ах, боже мой, – перебил я, – черт везде устроил для нас зацепки: в стенах комнат, в лавках, в кустах роз, и везде-то мы оставляем частичку нашего драгоценного «я». Мне кажется, почтенный, что со всеми нами случилось нечто именно в этом роде, мы все понесли какую-то утрату, я в эту ночь как раз лишился плаща и шляпы. И то и другое, да будет вам известно, попалось на крючок, да так и осталось там, в передней у советника юстиции!

Высокий и маленький человек заметно вздрогнули, как от удара. Маленький посмотрел на меня своим безобразным старым лицом и затем сейчас же вскочил на стул и сильнее натянул покров на зеркало, а высокий в этот момент стал заботливо снимать нагар со свечи. Разговор с трудом возобновился; упомянули о славном молодом художнике Филиппе и о портрете одной принцессы, который он сделал с любовью и в духе благочестивого стремления к высокому, внушенного ему глубокой святостью чувств его госпожи.

– Удивительное сходство, – сказал высокий, – это не портрет, а картина.

– Да, это так верно, – сказал я, – как будто отражение украдено из зеркала.

Тут маленький человек со старым лицом дико вскочил с места и, уставившись на меня сверкающими глазами, закричал:

– Это глупо! Это бессмысленно! Кто может украсть изображение у зеркала?.. Кто это может? Ты, может быть, думаешь, что черт?.. Ого, братец, он разобьет стекло своими ужасными когтями, и нежные белые ручки образа женщин тоже будут изранены и окажутся в крови. Это глупо! Ну-ка, покажи мне такое отражение, картину, украденную у зеркала, и я готов подпрыгнуть на сто сажен вверх нарочно для тебя. Ты, видно, совсем обезумел, бедняга!

Тут высокий человек поднялся, подошел к нему и сказал:

– Не трудись попусту, мой друг, а не то выставят тебя за дверь, и вид у тебя будет совсем плох, при твоем-то отражении в зеркале.

– Ха, ха, ха, ха! – захохотал и завизжал маленький человек с безумной насмешкой. – Ты так думаешь? Ты думаешь? Зато у меня есть моя собственная тень, несчастный ты малый! У меня-то есть тень!

Тут он выбежал вон, и с улицы еще слышно было, как он насмешливо хохотал и произносил: «У меня-то ведь есть еще тень!»

Высокий казался уничтоженным. Смертельно побледнев, откинулся он на стул и схватился обеими руками за голову, издавая тяжкие глубокие вздохи…

– Что с вами? – спросил я участливо.

– О, – отвечал он, – этот злой человек, который был нам так неприятен и преследовал меня даже здесь, в моем привычном погребке, где я бывал прежде один. Ну, разве зайдет сюда какой-нибудь гном, который, забравшись под стол, подъедает хлебные крошки… Этот злой человек снова напомнил мне о моем самом великом горе! О, я утратил навеки, утратил мою… Прощайте!..

Он встал и пошел по комнате к двери. За ним было светло – он не отбрасывал тени! В восторге побежал я за ним.

– Петер Шлемиль! Петер Шлемиль! – радостно закричал я.

Но в этот момент я увидел, как он сбросил туфли, перемахнул через Жандармскую башню и исчез в темноте. Когда я хотел вернуться в погребок, хозяин захлопнул дверь прямо перед моим носом, говоря:

– Избави Бог от таких гостей.

Матье – мой добрый приятель, а его привратник – отличный сторож. Он сейчас же мне отпер, когда я позвонил в колокольчик у двери гостиницы «Золотой орел». Я рассказал, что мне пришлось уйти с одного званого вечера без шляпы и без плаща, в кармане которого лежал ключ от моей квартиры, а достучаться до глухой хозяйки было бы невозможно. Этот приветливый человек (я разумею привратника) отпер мне комнату, поставил свечи и пожелал спокойной ночи. Большое прекрасное зеркало было завешано; я сам не знаю, как пришло мне на ум отдернуть завесу и поставить свечи на подзеркальник. Посмотрев в зеркало, я увидел, что я так бледен и расстроен, что меня едва можно узнать.

Мне показалось, что в глубине зеркала колеблется какой-то смутный образ, я стал все с большей и большей силой напрягать свое зрение и ум. И вот в странном волшебном блеске яснее нарисовались черты прекрасной женщины, – я узнал Юлию. Охваченный тоской и жаркой любовью, я громко вздохнул: «Юлия! Юлия!» Тогда послышались стоны и вздохи за пологом кровати, стоявшей в противоположном углу комнаты. Я прислушался, стоны становились все явственнее. Образ Юлии исчез, я решительно схватил свечку, быстро откинул полог постели и заглянул туда. Как описать тебе чувство, пронизавшее меня, когда я увидел знакомого мне маленького человека, который лежал там с молодым, но страдальчески искаженным лицом и глубоко вздыхал во сне: «Джульетта! Джульетта!» Имя это зажгло мою душу, ужас мой пропал, я схватил и сильно потряс спавшего, крича ему:

– Эге, приятель! Как это вы попали в мою комнату? Просыпайтесь и убирайтесь, пожалуйста, к черту!

Он открыл глаза и посмотрел на меня мутным взглядом:

– Это был дурной сон, – сказал он. – Благодарю вас, что вы меня разбудили.

Слова его походили на тихие вздохи. Я сам не знаю почему, человек этот казался мне теперь совершенно другим; та скорбь, которой он был полон, проникла в мою душу, и весь мой гнев обратился в глубокое уныние. Очень скоро выяснилось, что привратник по ошибке открыл мне комнату, которую уже занял маленький человек, и что это я, ворвавшись туда, помешал ему спать.

– Я, вероятно, показался вам в погребке сумасшедшим и дерзким, – заговорил маленький человек. – Припишите мое поведение тому, что меня преследует иногда призрак, который выбивает меня из всяких границ приличия. Разве с вами не случается иногда тоже самое?

– Ах, боже мой, да, – отвечал я смиренно. – Это было сегодня вечером, когда я снова увидел Юлию.

– Юлию?! – неприятно взвизгнул мой собеседник, причем лицо его передернулось и снова вдруг сделалось старым. – О, оставьте меня в покое, пожалуйста, милейший, и завесьте зеркало! – сказал он, совершенно ослабев и оглядываясь на подушку.

Тогда я сказал:

– Имя моей навеки погибшей любви, по-видимому, воскрешает в вас странные воспоминания, которые заметно изменяют приятные черты вашего лица. Но я надеюсь спокойно провести с вами ночь, и поэтому сейчас завешу зеркало и тоже лягу в постель.

Маленький человек выпрямился, посмотрел на меня кротким и добрым взглядом своего юношеского лица, взял мою руку и сказал, слегка ее пожав:

– Спите спокойно, я вижу, что мы товарищи по несчастью. Неужели и вы тоже? Юлия, Джульетта! Будь что будет, но вы имеете надо мной неотразимую власть, я не могу иначе, я должен открыть вам мою сокровенную тайну. После вы можете меня презирать и ненавидеть.

С этими словами он медленно встал, завернулся в белый халат и тихо, точно привидение, проскользнул к зеркалу, перед которым остановился. Но зеркало чисто и ясно отражало обе свечи, обстановку комнаты и меня самого, но фигуры маленького человека там не было видно, ни один луч не отражал его низко склоненную голову. Он подошел ко мне, лицо его выражало глубочайшее отчаяние, он пожал мне руку и сказал: