Иозеф Грегор-Тайовский - Избранное

На масленицу выпало три дня — наполовину праздничные. Корка ждал их с нетерпением.

Мальчики Дробных бегали в гости к родне, или родня приходила к ним, женщины тоже; везде пекли из теста «шишки», угощались. Угощали и Коркову; разговоры велись о том, у кого куры уже несутся, когда начнут и гуси, когда ткать, о том о сем.

Но супруги богаты на терпение, им дорого дело и цель, ради которых и ходят они к соседям.

Зато соседи богаче хозяйством. Корка может и подождать с чтением, с беседами и ничего от этого не потеряет, а скотина на дворе, хлеба, корма в поле ждать не будут — все прахом пойдет, если не позаботиться вовремя.

Вот идут трое-четверо приятелей хозяйского парня. Ого, это будет памятный день! И Корка бежит к соседям. Он хватает книжки, торопится, читает подходящие для молодежи, прекрасные, благородные, зовущие к подвигу стихи о Яношике, рассказы… Те немножко послушали, а потом один за другим улизнули, чтобы в соседней комнате, в саду, на завалинке или еще где любезничать с девушками. Все хотят любви, а не геройства! Любви, но такой, о которой вслух не говорят…

А молодые женщины? Они связаны детьми, не уйдут, как эта молодежь. Скорее к ним!

Умаявшись за неделю, словно, простите за сравнение, скотина, отдыхающая теперь в стойле, в воскресенье они приводят все в порядок: одни идут к обедне, другие стряпают, прибирают в доме. Едва успеют после обеда в голове поискать, подремать, принарядить себя и детей и идут к родным, в город, в костел или на кладбище… А от детей — крик, плач. Словом, и с женщинами невозможна иная, душевная работа.

— Боже мой, ведь вам, матерям, воспитывать для словацкого народа новую поросль! — сокрушается Корка, и от отчаяния все у него внутри так и дрожит, болит голова.

Мужики отправляются в поле поглядеть на урожай, сторожить; убирают иной раз и в воскресенье, мысли их заняты заботами: как бы не заладил дождь, не ударил мороз или гроза не положила бы пшеницу да ячмень, — а они добрые нынче, стеной стоят!

Свинья подохла, цыплята тонут, куры на огороде рассаду повыгребли, на фрукты червь напал, у коров копытница, вот и ярмарки запретили, старый батрак вилами ненароком проткнул лошади ногу над копытом — пропали шесть золотых в день, и лошадь нужно покупать, эта-то, черт ее знает, когда на ногу ступит, возить сможет…

Да, ведь Корка умеет деревья прививать. Это и соседи умеют. Но зато Корка знает рецепт садового воска. А уж этого-то соседи не знают, иначе не покупали бы его за большие деньги у прянишника. Эге, это уже кое-что! Корка наварил им фунта три воску — они прививали и похваливали.

Лягается отелившаяся в первый раз корова, подойти не дает. Ее и бьют и связывают — ничего не помогает.

Корка, Корка! И его осенило: недавно он где-то читал, что такой корове надо мокрый мешок на крестец положить… Помогло! Слава богу!

Вот путь к их душам! Нужно браться с практического, хозяйственного конца. И он заказывает газеты, словацкие и чешские, книжки по хозяйству. Читает — они смеются; попробуют — не получается.

— Опыт — первая вещь, — изрек старый хозяин, и конец чтению.

— Ну, не будем все время только читать, давайте и побеседуем немножко. (То есть поболтаем будто сороки… что нового на улице, в городе, о чем говорят — Корке все это не по душе. Одни сплетни.)

Корка придумывает по-другому.

Сыновья были в солдатах, один еще служит. Значит, надо поговорить о военном вопросе, почитать рассказы — и высказать потом свои взгляды на войну, объяснить, кому выгодны войны…

О «военном» говорить невозможно: они, мудрецы, убеждены, что война дана от бога.

«Сказывают, даже дети, когда их в материнском чреве двое, уже дерутся…»

Случаи из жизни? Но сыновья соседа пережили больше, и по-другому, не как у Корки на бумаге.

К детям! Эти рады слушать Корку, таращат на него глаза, так что их прямо гнать приходится к птице — присматривать.

— Вот вам, ребятки, «Газета для маленьких», «Утренняя звездочка», сказки.

Поглядели на картинки — и ладно.

— Да вы читайте!

Они умеют читать, но не по-словацки. В городе только венгерские школы. Двенадцатилетний мальчик не послушал даже отца, настроенного Коркой, — не захотел идти на словацкое причастие. Он по-венгерски готовился к причастию.

— А заново, по-словацки, не буду! — уперся мальчик, не поддаваясь ни на какие уговоры, иначе пришлось бы заново все учить, уж лучше он лошадей погонять будет…

— Хорошие дети, — так и хватаются за работу — прямо сердце радуется. — И старшие рассчитывают, кому что уже можно поручить.

Год спустя сосед снова спросил у Корки, как идут дела в банке.

— Неплохо.

— Ничего, постепенно люди привыкнут. А с денег по-прежнему платят четыре с половиной процента?

— Да, все так же.

— Ну тогда уж и я принесу для пробы сотенку. Ведь не прогорит же на самом деле этот банк, как в городе говорят…

И с гордостью принес на следующий день две сотни.

Вечером он прислал за Коркой, чтобы тот ему по совести сказал, надежное ли место его деньгам в этом самом банке, а то он и больше положит…

— Вот вам и доверие, завоеванное за целый год! — сердился Корка. — Но ничего, я не отступлюсь! — И он предложил им купить книжки, выписать газету. Люди богатые, что бы не дать десять крон на целый год. Заплатят — может, скорее поинтересуются, за что деньги отдали.

— Что ж, возьмем, почему нет! Пусть молодежь читает.

Купили книг на четыре кроны и подписались на газету.

Корка ликовал. Они уже пожертвовали на словацкую идею, будут читать, сознание их пробудится, и станут они приносить пользу и себе и народу.

Не успело прийти и четырех номеров газеты, как старого соседа вызвал к себе градоначальник.

— Это что такое? Пятнадцать лет панславистскими газетами не интересовались, а теперь, только этот панславист у нас поселился, вы, умный человек, даете себя одурачить… Ну-ка, подпишите…

Сосед, насмерть перепуганный, подписался, что от газеты отказывается, и убеждал начальника, что они ее и не читали вовсе, это так только, ну, чтобы Корке приятнее сделать…

— Ну, тогда другое дело. А впредь будьте осторожнее: этот-то, того гляди, полетит ко всем чертям со своим банком… — шепнул он старику на ухо доверительно.

Корка целую неделю не мог допытаться у соседа, чего ему наговорили в городской управе. Он негодовал, стиснув зубы, чуть не плакал.

На третий день сосед забрал деньги из банка — он, дескать, поле купил. Но это была неправда.

Корка и его жена не показывались к соседям недели две, а те, встречая, зазывали, уговаривали, удивляясь, — неужто они из-за этих газет сердятся. Не стоят они того.

— А вот разозлюсь и нарочно выпишу, пусть носят. Что мне градоначальник? У меня добра больше, чем у него! Одних налогов больше трех сотен плачу… а он сколько? — хорохорился сосед, особенно будучи навеселе.