Робертсон Дэвис - Мятежные ангелы. Что в костях заложено. Лира Орфея

– Нет, нет, я буду лишним у вас за столом.

– Нисколько; один гость отказался в последний момент, так что судьба явно освободила его место для вас. Коктейли начинаются в шесть. Смотрите не опаздывайте – декан этого не любит.

Этот гостевой вечер был особенно оживленным, потому что оказался последним в сезоне: за ним должен был последовать большой перерыв на лето. Кроме того, праздники в этом году сложились так, что это был первый гостевой вечер после Пасхи. Когда закончилась первая часть вечера, студенты разбежались по своим делам, а мы спустились на первый этаж в зал профессуры, оказалось, что все завсегдатаи на месте и, кроме них, присутствуют еще два гостя: Джордж Нортмор, судья Верховного суда провинции, и Бенджамин Джубили из библиотеки университета.

Я подумал: скоро ли за столом заговорят об убийстве Эркхарта Маквариша, и кто будет первым? Я мысленно побился об заклад сам с собой, что это окажется Роберта Бернс, и выиграл. Я снова, ради «Нового Обри», дам отчет о том, «как они болтали во хмелю».

– Бедный Эрки. Помните, он ужинал с нами прошлой осенью? Как он гордился своей косточкой пениса, бедняга. Хотел меня шокировать, но не на такую напал: он просто не знал, что интеллигентная женщина средних лет – крепкий орешек…

– Он был оксфордец старой закалки, – объяснила Пенни Рейвен. – Он думал, что женщины – очаровательные создания, в чьих плотских печурках можно раздуть жаркий огонь очаровательно непристойной академической болтовней. Ну что ж, одним меньше, но в университете еще осталось немало таких, кому прямая дорога – вслед за ним.

– Пенни, это на вас совсем не похоже! – воскликнул Ламотт.

– Ну что вы, Пенни, – вмешался Делони, – бедный Эрки умер. Давайте будем великодушны к побежденным.

– Да, – подхватил Хитциг, – мы не гиены и не биографы, нам не обязательно мочиться на мертвых.

– Ну ладно. De mortuis nil nisi hokum [130] О мертвых ничего, кроме чепухи (искаж. лат.) . Перефразированное латинское крылатое выражение «De mortuis nil nisi bene» («О мертвых ничего, кроме хорошего»). , – сказала нераскаянная Пенни.

– Я сам из Оксфорда и не меньше времени провел там, чем Маквариш, – сказал декан. – Но я никогда не думал о женщинах плохо.

– Да, господин декан, но вы ведь из Баллиола. Красавцы и джентльмены. А Эрки был из колледжа Магдалины – совсем другая корзина с яйцами… точнее, без яиц.

Декан расплылся в ухмылке, – видимо, память о давнем соперничестве еще тлела у него в душе.

– Интересно, что стало с его эротической коллекцией? – спросила Роберта Бернс. – У него возле двери стояла порнографическая колодка для обуви, она меня всегда интересовала.

– Порнографическая ко… – Ламотт любил изображать невинность в разговорах с женщинами.

– Да, представьте себе. Голая женщина из латуни, лежащая на спине, с разведенными ногами. Чтобы снять галошу, нужно было наступить одной ногой на лицо, а другую втиснуть в промежность. Довольно удобная штука, но оскорбляла мое чувствительное достоинство как женщины.

– Совершенно не понимаю, зачем людям такие гадкие игрушки, – сказал Ламотт. – За много лет наблюдений я уяснил себе, что имущество человека – гораздо более верный ключ к его характеру, чем все слова и поступки. Если понимаешь язык вещей.

– В ваших шкафах мы найдем только старинный фарфор, – сказал Делони. – Но, судя по тому, что я слышал, Рене, это отнюдь не гарантия высочайшего вкуса.

– Что такое, что такое? Ну-ка, расскажите, – заинтересовалась Роберта.

Ламотт покраснел.

– Ходят слухи, что у Рене прекрасная коллекция бурдалу.

– Пардон?

– Это фарфоровые «утки» – их подсовывали себе под юбки элегантные дамы в восемнадцатом веке во время долгих путешествий в неотапливаемых экипажах.

– Нет, нет, – сказал Ламотт. – Они получили свое название в честь аббата Бурдалу, который произносил необыкновенно длинные проповеди, в высшей степени испытывающие людскую выдержку. Но кто это про меня такое?..

– Ага, интересно? А они правда разрисованы неприличными картинками?

– Если принять во внимание, что я пью минеральную воду, а вы – портвейн, вы это не скоро из меня вытянете.

– Слишком утонченные умы легко соскальзывают в непристойность. Будьте осторожны, Рене: мы за вами неотступно следим.

Теперь ухмыльнулся Ламотт.

– Что я слышу! Вы обсуждаете ужасное потрясение всего университета – убийство Маквариша? – завопил Дердл с того конца стола, хотя этикет строго-настрого запрещал подобное.

– А, убийство с розовой ленточкой! – воскликнул судья Нортмор. – Я прочитал все статьи во всех трех газетах, но они были чрезвычайно неясны и противоречивы. Единственное, в чем я полностью уверен, – в том, что профессор университета был убит при обстоятельствах, до некоторой степени будоражащих воображение. Жаль, что дело не дошло до суда, – тогда, быть может, нам удалось бы заглянуть в самые глубины…

Роберта Бернс фыркнула. Декан поднял брови.

– Чтобы раскопать всю правду о десяти футах розовой ленты в заднем проходе убитого. Зачем и кому понадобилось ее туда засовывать?

– В одном из признаний упоминалось о неких «церемониях».

– Да, да, мистер Ладлоу, но что это были за церемонии?

– Полное объяснение этого факта было дано только в письме, адресованном полиции. Я имел случай с ним ознакомиться, – сказал Ладлоу. – Что-то очень сложное, с участием королевы Анны.

– Неужели мы не можем переменить тему? – взмолился декан.

– Ладлоу, потом расскажете, – прошипел судья.

Но беспомощная мольба декана не могла остановить поток.

Делони допрашивал Ладлоу:

– Что стало с телом?

– С телом Маквариша? Надо полагать, полиция выяснила все, что нужно, и отдала его родственникам.

– А я и не знал, что у него были родственники.

Тут я мог вмешаться в силу своей осведомленности:

– Не было. Поэтому университет взял все на себя и похоронил его без шума. В крематорий пришли только один-два человека из администрации ректора.

– Не очень-то пышная «церемония». Но еще, надо полагать, и священник? Кто это был? Не вы, Симон?

– Нет, не я. Однако я отпевал убийцу, если вас это интересует. Я знал его с очень давних времен.

– А я думаю, что он, в смысле – убийца, заслуживает награды, – сказала Эльза Чермак.

– Эльза! А мы и не знали, что у вас зуб на Эрки!

– Нет, я имею в виду – за то, что он прикончил себя сам, не вводя государство в немаленькие судебные расходы. Он, наверное, был незаурядным человеком.

– Это точно, – сказал Холлиер.

– Он ведь покончил с собой? – спросил любопытный Делони. – Я слыхал, что он выпил целую канистру репеллента для собак.

Странно было видеть, как Холлиер защищает Парлабейна: