Робертсон Дэвис - Мятежные ангелы. Что в костях заложено. Лира Орфея

Ерко зашлепал прочь – налить себе еще шампанского, которое он пил большими глотками.

– Вот видите, – сказал я Холлиеру. – Я, кажется, согласен с Ерко: свидетельства веры в наших церквах должны быть более наглядными. Наша вера слишком утонченна – мы ее утончили до того, что скоро и вовсе ничего не останется.

– Чепуха, – сказал Холлиер. – Вы ничего подобного не думаете. От подобных мыслей один шаг до пошлейших гипсовых статуэток. О Сим, как я все это ненавижу. Весь этот этнографический колорит напоказ – выкуп за невесту, босые ноги. Сейчас мы пойдем хороводом под залихватские вопли, разливая вино из кубков.

– Я думал, вы в своей стихии. Дикая душа как она есть. Залихватские вопли и необузданное веселье.

– Только если все это не показное. А так это похоже на танец-заклинание дождя, какие индейцы пляшут для заезжих политиков.

Он, кажется, все еще не оправился после нервного срыва, так что я не стал ему противоречить. Но мои собственные мысли в точности отвечали его словам.

– Извините, – сказал он. – Мне нужно произнести тост за невесту, а необходимость произносить речи на меня всегда плохо действует.

Но он зря беспокоился: многочисленные господа Шурумбурум и дамы Кактотам были настоящие канадские WASP-ы и вряд ли собирались петь или разуваться. Распорядителем церемоний был Пауэлл, актер. Через несколько минут он призвал всех собравшихся к молчанию, чтобы Холлиер мог произнести речь. И Холлиер произнес ее; мне почудилась в его словах мрачность, неуместная для свадьбы, но за сами слова я был ему благодарен.

– Дорогие друзья, мы собрались по радостному случаю, и мне выпала особая честь – произнести тост за невесту. Я делаю это с глубочайшим чувством, ибо я люблю ее как учитель, для которого она была самым благодарным и способным из учеников. Я скажу вам, что учитель может стать великим только с великими учениками. Мария дала мне возможность превзойти самого себя и удивить самого себя. То, что я вложил в нее – мне глупо было бы скромничать, преуменьшая свой вклад, – она достойно вернула, приумножив и согрев истинной теплотой. Сейчас Марию окружают ее две семьи. Ее мать и дядя, ярко выраженные представители древней культуры, идущей с Востока. И мы с отцом Даркуром, преданные слуги другой культуры, которая стала для Марии родной и которой Мария принесла великие дары. Одна мать, пхури дай , мать-земля, присутствует среди нас во всем великолепии; другая, альма-матер, матерь кормящая, – университет и вся необъятная вселенная познания и научной мысли, частью которой он является, – окружает нас со всех сторон. При таком богатом наследии почти излишне желать Марии счастья, но я все же сделаю это от всего сердца. Еще я хочу пожелать ей и ее мужу долголетия и всех радостей, которые может принести союз корня и кроны. Те, кто знает о любви Марии к Рабле, поймут, почему я желаю ей счастья словами великого гуманиста: «Vogue la galère – tout va bien!» [128] «Плыви, корабль! Все хорошо!» (фр.) – Ф. Рабле. Гаргантюа и Пантагрюэль. Т. II, гл. XXIII.

Шурумбурумы и Кактотамы вежливо зааплодировали: кажется, речь Холлиера слегка сбила их с панталыку. Скорее всего, они ожидали услышать типичную речь благодушного дядюшки с шутками и прибаутками. Затем последовала речь Артура, которая отнюдь не разрядила обстановку. Он сказал, что жениться – значит принять участие в опасной игре с высочайшей ставкой: можно достичь полноты жизни – или, наоборот, обеднить ее, втиснуть в узкие рамки. Эта игра – для подлинно зрелых игроков.

Речи женихов на свадьбе всегда ужасны, но эта повергла меня в особенное замешательство.

Когда речи закончились и настало время уходить – я, как священник, знаю, что уйти нужно до того, как все заметно напьются и заведут семейные ссоры или ввяжутся в кулачные драки, – я пошел прощаться с Марией.

– Надеюсь, мы снова увидимся в следующем семестре, – сказал я, поскольку ничего более оригинального мне в голову не пришло.

– Я пока не знаю. Я, может быть, возьму академический отпуск на год, чтобы привыкнуть к замужеству. Но я вернусь. Клем правильно сказал: это мой дом, а вы – моя семья. Спасибо вам, милый Симон, за то, что обвенчали меня с Артуром, и за весь прошедший год. Я очень многому научилась у вас и у Клема.

– Рад слышать.

Но тут моя Мария скорчила дразнящую, проказливую гримаску, какой я никогда у нее не видел.

– Но я все-таки думаю, что самому важному меня научил Парлабейн.

– Чему вы могли научиться у этого разбойника?

– «Не будь другим, если можешь быть собой».

– Но вы этому научились у Парацельса!

– Я это прочитала у Парацельса. Но научилась я этому у Парлабейна. Понимаете, Симон, он тоже был мятежным ангелом.

Холлиер вышел вместе со мной – такой убитый, что я боялся оставлять его одного.

– Вам лучше пойти домой и отдохнуть, – сказал я.

– Я не хочу домой.

Это я мог понять. Общество матушки Холлиера не лучший вариант для человека, чья любимая только что вышла замуж за другого. Пора мне высказаться:

– Слушайте, Клем. Ни мне, ни вам нет смысла утопать в жалости к себе. Мы обладали Марией в той мере, в какой могли, и сами отдали ей все, что позволяли нам природа и обстоятельства. Не будем тешить себя горько-сладкими радостями отречения. Никаких там «То, что я делаю сегодня, неизмеримо лучше…» [129] «То, что я делаю сегодня, неизмеримо лучше…» – слова Сиднея Картона, героя романа Чарльза Диккенса «Повесть о двух городах», действие которого происходит во время Великой французской революции. Сидней Картон пожертвовал собой ради другого человека и был гильотинирован вместо него. Предсмертный мысленный монолог Картона заканчивается словами: «То, что я делаю сегодня, неизмеримо лучше всего, что я когда-либо делал; я счастлив обрести покой, которого не знал в жизни» (цит. по перев. М. Богословской и С. Боброва). . Мы должны быть собой и понимать, что мы такое: мы – мятежные ангелы. Во всяком случае, мы можем надеяться, что мы – именно они, а не просто два глуповатых немолодых профессора, хнычущих о несбыточном.

– Но какой же я дурак! Почему раньше не догадался!

– Клем, не гневите фортуну. Вы думаете, что потеряли Марию. А я скажу, что вы от нее удачно освободились. Помните, что пхури дай нагадала вам на Рождество? Последней картой было вечно вращающееся колесо Фортуны. И вот это колесо повернулось в вашу пользу. Скажете, нет? Папка Грифиуса будет ваша, как только вы с Марией снова начнете работать вместе. Это и есть ваша судьба – в вашем-то возрасте и с вашим характером. Вы не герой-любовник: вы слишком сильный маг, чтобы быть любовником. А теперь слушайте меня: идите к себе в комнаты, поспите после обеда и приходите ужинать в Плоурайт ровно к шести часам. У нас сегодня гостевой вечер.