Робертсон Дэвис - Мятежные ангелы. Что в костях заложено. Лира Орфея

– Артур, у тебя какая-то паранойя с этим бизнесом.

– Да, Мария, у меня паранойя, и вполне обоснованная. Нет отрасли более мнительной, капризной, пугливой и просто безумной, чем финансы. Если окажется, что один Корниш был жуликом, финансовый мир решит, что никому из Корнишей доверять нельзя. В газетах появятся карикатуры на меня: «Купите ли вы у этого человека старинную гравюру?» – и все такое.

– Но дядя Фрэнк никогда не был связан с семейным бизнесом.

– Не важно. Он – Корниш.

– Лучший из Корнишей.

– Может быть. Но если он окажется жуликом, пострадает вся его родня, работающая в банковской сфере. Простите меня, но книги не будет.

– Артур, ты ведешь себя как тиран.

– Хорошо, я веду себя как тиран.

– Потому что ты трусишь.

– У меня на это есть все основания. Ты что, не слушала? Не слышала, что говорил Симон?

– Боюсь, я не очень ловко преподнес всю эту историю, – сказал Симон Даркур. У него был очень несчастный вид; лицо побелело, почти сравнявшись цветом с пасторским воротничком. – Напрасно я начал со своих подозрений – потому что это именно подозрения, больше ничего. Пожалуйста, послушайте, что меня беспокоит на самом деле. Беда не в том, что ваш дядя Фрэнк чересчур ловко обращался с карандашом. Беда со всей книгой. Я дисциплинированный работник. Я не тяну время, ожидая прилива вдохновения и всякой такой чепухи. Я сажусь за стол, включаюсь в работу и преобразую свои многочисленные записи в прозу. Но эта книга изворачивалась и вырывалась у меня из рук, как прутик лозоходца. Может быть, дух Фрэнсиса Корниша не хочет, чтобы писали его биографию? Корниш был скрытен, как никто. Он почти ничего о себе не рассказывал – никому, за исключением двух-трех человек, последним из которых был Эйлвин Росс. Вы, конечно, знаете, что Фрэнсиса и Росса считали любовниками?

– Боже мой! – воскликнул Артур Корниш. – Сначала ты подозреваешь, что он подделывал картины, а теперь выясняется, что он голубой. Чем еще порадуешь?

– Артур, не говори глупостей и не груби, – заметила Мария. – Ты же знаешь, что теперь в этом не видят ничего такого.

– Только не в банковских кругах!

– Милые мои, – сказал Даркур, – не ссорьтесь, и, если мне позволено будет так выразиться, не ссорьтесь по-глупому из-за пустяков. Я работаю над этой биографией уже полтора года, но никуда не продвинулся. Артур, ты меня не напугаешь обещаниями придушить эту книгу. Я уже сам подумывал ее придушить. Говорю вам, я застрял. Мне элементарно не хватает фактов.

Артуру Корнишу не было чуждо ничто человеческое, в том числе инстинктивное стремление заставлять людей делать то, чего они делать не хотят. Поэтому он сказал:

– Симон, это на тебя совсем не похоже. Ты не из тех, кто легко сдается.

– Да-да, Симон, пожалуйста, не думай об этом, – подхватила Мария. – Выбросить на свалку полтора года работы? Ты просто расстроен. Выпей, а мы тебя развеселим.

Артур уже сходил за напитками для всех троих. Он поставил перед Даркуром стакан шотландского виски, с капелькой содовой для порядка, а сам сел на диван рядом с женой.

– Валяй, – сказал он.

Даркур сделал большой, ободряющий глоток.

– Вы поженились примерно через полгода после смерти Фрэнсиса Корниша. Когда наследственные дела наконец были улажены, оказалось, что сумма наследства гораздо больше, чем все ожидали…

– Ну да, – сказал Артур. – Мы думали, у него только доля от наследства деда и то, что оставил отец, – это могли быть солидные деньги. Он никогда не интересовался семейным бизнесом; родня считала его чудаком – человеком, который возню с пыльными картинками предпочитает банковскому делу. Я единственный из всей семьи хотя бы примерно понимал, что им движет. Банковское дело не сахар, если у тебя нет к нему склонности. К счастью, у меня она есть, поэтому я теперь председатель совета директоров. Состояния дяди Фрэнсиса хватало на безбедную жизнь: у него было несколько миллионов долларов. Но стоило ему умереть, как солидные деньги начали обнаруживаться в самых неожиданных местах. Например, три очень большие суммы на анонимных счетах в швейцарских банках. Откуда они? Мы знаем, что антикварные салоны и частные коллекции хорошо платили ему за установление подлинности работ старых мастеров. Но даже большие гонорары, сложенные вместе, не потянут на несколько лишних миллионов. Чем же он занимался?

– Артур, замолчи наконец, – сказала Мария. – Ты обещал не мешать Симону.

– Прошу прощения. Симон, продолжай. Ты знаешь, откуда взялись эти лишние деньги?

– Нет, но это далеко не самое важное из всего, чего я не знаю. Я просто не знаю, кем он был.

– Но как ты можешь не знать? То есть я хочу сказать, есть же факты, которые можно проверить.

– Да, есть, но они не укладываются в портрет человека, которого мы знали.

– Я его совсем не знала. Даже не видела никогда, – вставила Мария.

– Я его тоже не знал по-настоящему, – сказал Артур. – Видел его несколько раз еще в детстве, на больших семейных сборищах. Он редко на них появлялся и, кажется, не ладил с родней. Он каждый раз давал мне деньги. Не десять долларов, как обычно дядюшки племянникам на карманные расходы: он тайком совал мне конверт, в котором могла оказаться сотня. Целое состояние для школьника, которого воспитывали в духе уважения к деньгам и бережливости. И еще одно мне запомнилось: он никогда не здоровался за руку.

– Я знал его намного лучше, чем вы двое, и он даже со мной никогда не здоровался за руку, – сказал Даркур. – Мы подружились на почве общих интересов – к музыке, рукописям, каллиграфии и все такое. И конечно, я был одним из исполнителей по завещанию. Но никаких рукопожатий! Фрэнк однажды сказал мне, что терпеть не может здороваться за руку. Что стоит ему коснуться чужой руки, и к его руке прилипает запах смерти. Если собеседник совершенно не понимал сигналов и Фрэнку не удавалось отвертеться от рукопожатия, он сразу бежал в ванную и мыл руки. Невроз навязчивых действий.

– Странно, – сказал Артур. – С виду он не выглядел особенно чистоплотным.

– Он редко мылся. У него было три квартиры, с шестью ванными комнатами в общей сложности. Когда мы начали разбирать его вещи, оказалось, что все ванны заполнены горами картин, набросков, книг, рукописей и тому подобным. Я даже не поручусь, что краны в них все еще работали после стольких лет полного бездействия. Но Фрэнк оставил себе один санузел в прихожей, размером со стенной шкаф, и там бесконечно мыл руки. Ладони у него всегда были белоснежные, хотя в остальном от него попахивало.

– Ты собираешься вставить это в книгу?

– Конечно. Он не вонял. От него пахло, как от старинной книги в кожаном переплете.

– Звучит очень мило, – заметила Мария. – Жулик с ароматом старинной книги. Человек эпохи Возрождения, но без пьянства и дуэлей на мечах.