Робертсон Дэвис - Мятежные ангелы. Что в костях заложено. Лира Орфея

– Совершенно исключено, – сказал Холлиер. – Это письмо носило глубоко личный характер, и лишь малая часть его была посвящена роману. Все, что Парлабейн хотел предать публичности, он написал в других письмах, которые отправил в газеты.

Мистер Гуилт театрально порылся у себя в портфеле и вытащил какие-то газетные вырезки.

– Вы имеете в виду те части, где упоминается о его несчастливой решимости покончить с собой из-за пренебрежения, которым был встречен его великий роман?

– А также те, в которых подробно описывалось чудовищное убийство профессора Эркхарта Маквариша, – сказал Холлиер.

– Это не имеет отношения к рассматриваемому нами делу, – возразил мистер Гуилт, с негодованием отметая нетактичное упоминание.

– Имеет, конечно, – сказал Холлиер. – Он знал, что убийство наделает шуму и привлечет внимание к его книге. Он сам так говорил. Он предложил рекламировать его книгу как «роман, ради публикации которого автор пошел на убийство». Или что-то в этом роде.

– Давайте не будем отвлекаться на то, что не имеет отношения к делу, – чопорно сказал мистер Гуилт.

– Может, он съехал с катушек и сам не знал, что несет, – предположил Уолли Кроттель.

– Уолли! Говорить буду я, – сказал мистер Гуилт и сильно пнул Уолли под столом. – Пока у нас нет неопровержимых доказательств обратного, будем предполагать, что покойный мистер Парлабейн отдавал себе полный отчет в своих словах и поступках.

– Я полагаю, его правильней называть «брат Джон Парлабейн», даже несмотря на то, что он сбежал из монастыря и порвал связи с орденом Священной миссии. Не следует забывать, что он был монахом, – сказала Мария.

– В наше время многие обнаруживают, что не совсем подходят для религиозной жизни, – сказал мистер Гуилт. – Нас не волнует точный статус мистера Парлабейна на момент его прискорбной кончины – felo de se [317] Самоубийство (лат.) . , и кто без греха, пусть первый бросит камень. Нас волнует то, что он приходится отцом моему клиенту. И мы сейчас говорим о статусе моего клиента как наследника мистера Парлабейна.

– Но откуда мы знаем, что Уолли – его сын? – спросила Мария. Она, как женщина, хотела сразу перейти к сути дела, и церемонные подходы мистера Гуилта ее раздражали.

– Потому что так всегда говорила моя покойная мамка, – объяснил Уолли. – «Парлабейн – твой отец, верней верного; только с ним изо всех мужиков у меня бывал настоящий организм». Так моя мамка всегда говорила…

– Извини! Извини! Позволь мне вести эту беседу, – перебил его мистер Гуилт. – Мой клиент вырос в семье покойного Огдена Уистлкрафта, чье имя навеки вошло в анналы канадской поэзии, и его жены, покойной Элси Уистлкрафт, которая неоспоримо является матерью моего клиента. Мы не собираемся отрицать, что миссис Уистлкрафт и покойного Джона Парлабейна связывала страсть, – назовем это отношениями ad hoc [318] Непостоянный, преходящий (лат.) . , возможно имевшими место два или три раза. Зачем нам это отрицать? Кто осмелится бросить камень? Какая женщина выходит замуж за поэта? Конечно, женщина, способная на сильные страсти и глубокое женское сочувствие. Ее жалость простерлась и на этого друга семьи, с которым их роднил обширный литературный темперамент. Жалость! Жалость, друзья мои! И сострадание к великому, одинокому, ищущему гению. Вот в чем все дело.

– Нет, – упрямо сказал Уолли. – Это все организм.

– Оргазм, Уолли! Ради бога, сколько раз я должен тебе повторять? Оргазм! – прошипел мистер Гуилт.

– А мамка всегда говорила «организм», – не сдавался Уолли. – Я-то знаю. И не думайте, что я на нее в обиде. Мамка есть мамка, и я ей по гроб жизни благодарен, и мне не стыдно. Мерв, ты же сам чего-то такое говорил, вроде по-латыни, «де мортос» или что-то вроде. Ты сказал, это значит «не след хаять свою родню».

– Уолли! Хватит! Беседовать буду я.

– Угу, но я только хочу объяснить про мамку. И Уистлкрафта – он не любил, когда я называл его папкой, но вообще был добрый. Он никогда со мной про все это не говорил, но я знаю, что он не держал обиды на мамку. Большой обиды. Он как-то сказал, стихами: «не лови стыдом, когда могуч и был идет на приступ», как говорит тот крендель.

– Какой же это крендель? – Даркур подал голос впервые за весь вечер.

– Ну этот крендель, у Шекспира [319] Он как-то сказал, стихами: «не лови стыдом, когда могуч и был идет на приступ», как говорит тот крендель. / – Какой же это крендель? <���…> / – Ну этот крендель, у Шекспира. – Приведена искаженная цитата из пьесы У. Шекспира «Гамлет», акт III, сц. 4: «…не зови стыдом, // Когда могучий пыл идет на приступ». Перев. М. Лозинского. .

– Ах, у Шекспира! Я думал, это Уистлкрафт сам сочинил.

– Нет, это Шекспир. Уистлкрафт готов был смотреть сквозь пальцы на всю эту историю. Он понимал жизнь, хоть и не был докой по части организма.

– Уолли! Обрати внимание, что здесь присутствует дама.

– Ничего, – сказала Мария. – Я думаю, меня можно назвать женщиной, знающей свет.

– И прекрасной специалисткой по творчеству Рабле. – Холлиер улыбнулся Марии.

– Ага! Рабле? Это француз, из старых? Покойник? – спросил мистер Гуилт.

– Подлинно великие люди бессмертны, – сказала Мария и вдруг поняла, что цитирует свою мать.

– Очень хорошо, – сказал мистер Гуилт. – Значит, мы можем беседовать более свободно. Вы все тут люди ученые, университетские, и нет нужды напоминать вам о великих переменах, происшедших за последние годы в общественном мнении, можно даже сказать – в общественной морали. Разделение между приемлемым и безнравственным – как в газетах, так и в современной беллетристике, хоть я и не могу уделять много времени чтению беллетристики – практически исчезло. Сдержанность речи – где она? Безнравственность – где она? Мы живем в век полной фронтальной наготы в театре и кино. Со времени процессов над авторами «Улисса» и «Леди Чаттерлей» закон был вынужден начать все это учитывать. Если вы, миссис Корниш, изучаете Рабле – я его, признаться, не читал, но у него сложилась определенная репутация даже среди людей, незнакомых с его творчеством, – следует предположить, что вы привыкли к нарушениям пристойности. Но я отклоняюсь от темы. Давайте вернемся к тому, что нас интересует на самом деле. Мы признаем, что покойная миссис Уистлкрафт вела не совсем моральную жизнь…

– Но ее нельзя назвать безнравственной, – заметила Мария. – Сейчас сказали бы, что она была эмансипированной женщиной.

– Совершенно верно. Вижу, миссис Корниш, у вас почти мужской ум. Давайте продолжим. Мой клиент – сын Джона Парлабейна…

– Доказательства, – перебил мистер Карвер. – Где ваши доказательства?

– Простите, друг мой. Я не знаю, какое отношение вы имеете к этому делу. Я предположил, что вы в каком-то смысле amicus curiae – друг суда, – но если вы собираетесь вмешиваться и советовать, я должен знать, почему это и кто вы такой.