Ливиу Ребряну - Ион

С той минуты стены стали давить его, а дни тянулись томительно долго. Временами его так и подмывало броситься на толстые оконные решетки, выломать их и бежать домой, к ребенку, оберечь его.

А по ночам сновиденья уносили его к Флорике. Снилось старое, как еще задолго до смерти Аны он ходил к Джеордже, вел с ним разговор о хозяйстве, о работах, затевал вместе какие-то дела, вовсе не заботившие его. И все ходил, хотя сам ненавидел Джеордже, как лютого врага, который отнял у него самое дорогое сокровище. Потому и ходил, что только так и мог быть около своего сокровища. С Флорикой он ни словом не обменивался, ни взглядом и все равно чувствовал себя счастливым и радостным. Он не знал, чего хочет, и ни о чем себя не спрашивал. Довольствовался одним сознанием ее близости и надеялся. После смерти Аны он заходил реже, но в душе затаил еще больше надежд… И теперь, когда он не мог там бывать и не хотел думать о ней, она все равно владела его снами…

Просыпаясь, Ион всякий раз испытывал отрадное чувство, но при свете дня оно опять затмевалось беспокойством о ребенке.

За две недели от таких дум и снов он обратился в тень. Лицо у него пожелтело, на лбу залегли морщины. Только глаза как будто еще сильнее горели страстью и решимостью.

Десять дней спустя Херделя получил депешу от инспектора из Бистрицы с приказом немедленно приступить к занятиям в припасской школе. Одновременно ему сообщили, что в податное управление Армадии посланы соответствующие указания о выплате ему жалования за то время, что он был отстранен.

— Господь карает, господь и милует, — сказал учитель.

Не помня себя от счастья, он осушил две бутылки пива в пивной и принес домой литр вина, велев жене вскипятить его с сахаром и с корицей, чтобы честь честью отпраздновать этот день, пожалуй, не менее знаменательный, чем тот, в который он избавился от грозившего ему осуждения.

Госпожа Херделя, по своему обыкновению, немножко посердилась, попеняла ему, что он пьяница, но вино все-таки вскипятила и подала после ужина; напиток получился превосходный. Херделя попытался заставить и Гиги выпить хоть стопочку, она, разумеется, отказалась самым решительным образом, потому что девушке неприлично осквернять им губки.

Опьянев от радости, а что касается самого Хердели, то и от вина, после ужина они долго держали семейный совет. Относительно денег, словно чудом упавших с неба, они быстро сговорились, как ни краснела Гиги, решив сшить ей на них приданое, хотя и неизвестно было, когда оно понадобится. Затем опять встал вопрос, уже обсуждавшийся когда-то, в прискорбных обстоятельствах: перебираться ли в Припас или остаться здесь, а Херделе уходить туда на день и вечером возвращаться домой, как Зэгряну. Г-жа Херделя, тосковавшая по домику, настаивала на переезде, главным образом, из опасения, как бы «помело» Белчуг не обозлился из-за того, что они с триумфом вышли из всех испытаний, и не подвел их с участком. Херделя в принципе был согласен с ней, но подумывал, нельзя ли, занимаясь в школе, сохранить и заработок у Грофшору, при условии, что он будет работать после обеда или вечерами. Жалко было упускать такое жалованье, да и прочие соблазнительные доходы, не мешало подумать и о приданом Гигицы. Девушка с приданым вдвое желаннее. Лаура шутя выскочила замуж, потому что ей подвернулся редкостный малый. А как знать, подвезет ли Гиги?

Девушка сердилась и, конечно клялась, что никогда не выйдет замуж… Этого было достаточно, чтобы повысился тон семейного совета. Г-жа Херделя набросилась на нее с бурными попреками, что она блажит, как и Лаура, и для примера сослалась на то, что она не оказывает должного внимания Зэгряну, а он превосходный юноша и, кажется, любит ее. Что она ломается, точно принцесса какая? Гиги слезно протестовала, заткнула уши, только бы не слышать этих напоминаний про Лауру: «Видишь, она послушалась нас и вон как хорошо живет»!

— Да разве он просил моей руки? — в отчаянии воскликнула Гиги. — Или вы хотите, чтобы я сама за него посваталась, будь он проклят!

Мысль о ее сватовстве к Зэгряну показалась ей столь забавной, что все ее раздражение вмиг прошло и она прыснула со смеху, а за ней улыбнулась и г-жа Херделя.

Таким образом, семейный совет завершился довольно весело, хотя так ничего и не решили. Пока условились, что Херделя будет ходить в Припас, как Зэгряну, потом переговорит с Грофшору и там уж видно будет.

Одна Гиги, ложась спать, испытывала смятенье чувств. До сих пор она серьезно не задумывалась о Зэгряну. Он и вправду был ей симпатичен, но выйти за него замуж? Она заснула с мыслью: «Вот странные они, старики, чуть что, сразу думают о замужестве…»

В эту ночь ей снился Зэгряну, и она громко смеялась во сне, — г-жа Херделя даже проснулась и перекрестилась.

По случаю принятия школы Херделя побрился и расфрантился, как жених. Он вышел из дому ранним утром и отправился не спеша, держа в руке сверточек с завтраком. Сама погода, казалось, праздновала его триумфальное возвращение. Стояло чудесное майское утро с кротким, ласковым солнцем. Дорога на Припас молочно белела в тени Господской рощи, которая нежно шелестела свою утреннюю песнь, состязаясь с дроздами, порхавшими по полям молодой пшеницы и кукурузы… Чем ближе он подходил к селу, тем сильнее были его радость и волнение. Встречные крестьяне, выходившие на работы, улыбались ему, и он отвечал им улыбкой. Под Чертовыми кручами он повстречал Тому Булбука, остановился с ним и рассказал, как его не оставил бог. Тома закивал головой и, радуясь глазами, сказал ему:

— Храни вас бог, господин учитель, вы ведь нам свой, и нам между собой виднее наши беды…

Потом он остановился с Трифоном Тэтару, с примарем Флорей Танку, со стражником Козмой Чокэнашу и с той же наивной гордостью рассказывал им всем про свою победу. Войдя в село, он взглянул на часы. Слишком рано пришел. «Эк я перестарался, — подумал он, сияя от радости. — Ну ничего! Все же и взглянуть хочется, как там наш домик, бедняга… Хорошо, что я догадался прихватить ключи!»

Дом с двумя оконцами, обращенными к селу, казалось, любовно смотрел на него.

— Эх, сиротинушка! Как это ты пропустовал столько времени! — прошептал умиленный Херделя. — Эге, больше пяти месяцев… Шутка ли!

Во дворе буйно разросся бурьян. Запущенный сад дичал. Под стрехой протянулась паутина, обмазка на стенах местами облупилась. Ключ туго повернулся в скважине. Затхлый, спертый воздух ударил ему в лицо. Шаги его гулко и мрачно отдавались в пустынных комнатах, он постоял в каждой, оглядел их, повздыхал. «Надо бы проветривать тут, хоть мало-мальски прибирать, да ведь когда человек в беде, ему уж не до того», — подумал Херделя, вышел на балкон и залюбовался видом села в цвету и в зелени.