Ливиу Ребряну - Ион

Чтобы уяснить себе это, он решил взяться за чтение, заняться самообразованием, доискаться в книгах ответа, который не давался ему. «В голове у меня хаос… Только хаос и порождает мучительные вопросы…»

Несколько недель он просидел за книгами. У отца еще с давних пор подобралась небольшая библиотека, в нее попали и несколько книг научного содержания, кое-что по богословию и педагогике. Титу набросился на них столь же усердно, сколь прежде обходил их. Потом он набрал книг в Армадии у друзей, какие под руку подвернулись… Он жадно проглотил их, точно искал лекарство против неизвестной болезни, но вскоре почувствовал, что хаос не только не проясняется, а усиливается. Единственной отрадой в этих исканиях было убеждение, что его первого мучат подобные мысли.

В конце концов им овладела какая-то странная усталость. На душе было одно безысходное уныние: «Почему не здесь Роза Ланг, пускай бы даже я и делил ее с помощником Штосселя?!»

Потом мозг его отказался мыслить, будто наплыла какая-то светлая волна и сами собой стали являться ответы, один за другим, подобно спасительным огонькам. «Собственно, что мне до того, откуда я и что будет завтра?! Нелепо изводить себя бесконечными вопросами… Куда влечет жизнь, туда ты и должен идти, что подсказывает она, то и делай! Только одни безумцы тщатся преградить ей путь, изменить ее ход, воспротивиться огромной воле. Это и одна и миллионы воль, она слепа и все же верна твердой цели, неведомой для скудного людского разума. Огромная воля — это и я, и корова Иона, и наш пес, и червяк, попавший мне под ноги, даже булыжник, о который споткнешься, да и все существующее, и небо, и то, что за небом и звездами, и то, что дальше, до самой бесконечности… И что же? Жизнь сама знает, чего она хочет, или, может быть, оттого, что и она не знает, мне вот и кажется, что знает… Куда она идет, то и хорошо, потому что она идет вперед и вперед, через пропасти, горы, вперед и вперед.

Кто упадет с телеги жизни, тот погиб… Вперед! Вперед! Вперед!»

Он обрадовался, точно нашел философский камень. С улыбкой вспомнил свои горестные волнения. Теперь он понимал их источник: «Столько беспокойства из-за того, что Роза Ланг уехала, а главное, что она тут без меня утешалась, с кем могла!.. А я уже вообразил, что вся моя жизнь обессмыслилась!»

В ту же ночь он написал стихотворение, которое счел лучшим из всего, что сочинил до сих пор. Душа его расцвела в новом порыве любви к жизни. Он больше не скучал в Армадии. Все его занимало, все ему было приятно, точно он оправился от тяжелой болезни.

Он обменивался любовными взглядами с «гусынями». Снова вдохновенно говорил об угнетенных румынах, о своих дерзновенных планах… И часто тоном превосходства изрекал, как приговор, не подлежащий обжалованию:

— Если бы на свете не было неизвестного, человеческая жизнь лишилась бы всякой прелести!

Между тем в Армадии произошло важное событие: скончался Ион Чокан, депутат местного округа. Чокан многие годы был директором румынского лицея, с венграми он заигрывал, делал им уступки, высокою рукой проталкивая в программу венгерский язык, а стоящие у кормила власти платили ему за это депутатским мандатом. На выборах он всегда шел под флагом независимости, но был из тех независимых, что являются самыми рьяными сторонниками любого правительства. Независимость стяжала ему и кафедру румынской литературы в Будапештском университете, а также сохранила за ним представительство Армадии в парламенте до конца его дней.

Человек он был молчаливый, нелюдимый и потому не наделал большого шума в столице. Злые языки передавали с мельчайшими подробностями, что за все пятнадцать лет своей деятельности Чокан один-единственный раз высказался в парламенте; когда обе двери там были настежь, он нервно крикнул: «Дверь, господа, здесь ужасно сквозит!» — и за эту красноречивую импровизацию вся палата неистово зааплодировала ему. Все свое состояние он завещал лицею в Армадии и «Астре» в Сибиу [22] «Астра» — сокращенное название Трансильванской ассоциации румынской литературы и культуры — общества, созданного в 1861 году румынской буржуазной интеллигенцией в городе Сибиу. Оно имело отделения во всех городах Трансильвании, населенных румынами, и вело культурно-просветительную деятельность. После 1918 года «Астра» превратилась в националистическую организацию. за неимением наследников, — жена умерла за несколько лет до него, два брата-крестьянина — еще раньше. За парламентское кресло Чокана отчаянно боролись два кандидата: Виктор Грофшору, очень бойкий адвокат из Армадии, за которого стояли румыны, и банкир Бела Бек, овенгерившийся шваб из Будапешта, который, по слухам, собирался отпустить на выборную кампанию сто тысяч крон и, будучи правительственным кандидатом, имел к своим услугам содействие больших и малых властей, с надежным обеспечением негласности.

В Армадии кипение страстей росло с каждым днем. В пивной «Рахова» спорам и прогнозам не было конца. Грофшору развил невероятную деятельность, а за ним, конечно, и все интеллигенты, добровольно взявшие на себя обязанность выборных агентов. Победа была бы одержана, если бы удалось перехватить голоса евреев из Жидовицы. Само собой разумелось, что священники и учителя все исполнят свой долг.

Исцеленный Титу душой и телом окунулся в гущу борьбы. Он с утра до вечера пропадал в Армадии, горячился, спорил с энтузиазмом и краской в лице.

Каковы же были его гордость и удивление, когда в один из дней в пивной Виктор Грофшору подлетел к нему, протягивая руку.

— Поэт, дорогой, я хочу просить вас об одной услуге!.. Для вас это сущий пустяк, а для нашего дела — колоссально!

Пивная была полна народу, и все смотрели на Титу, как на героя, так что он был на верху блаженства и с жаром воскликнул:

— Господин депутат, просите о чем угодно! Для дела я с радостью отдам и жизнь!

— Браво! Вот это, я понимаю, человек! — сказал кандидат, дружески обнимая его за талию. — Но только здесь я не могу об этом говорить… Вы должны зайти ко мне, буду весьма польщен и рад!.. Итак, сразу мне скажите, когда же? Вы не представляете, как у меня рассчитана каждая минута!

— Сейчас… или нет, после обеда… Хорошо? — ответил Титу с важностью, как будто уже видел себя посвященным в тайны богов.

— Отлично! Тогда, значит, сегодня после обеда, дорогой поэт!

Грофшору, как и все его сторонники, был убежден, что лишь только он попадет в парламент на брегах Дуная, румынский народ сразу станет свободным и избавится от всех забот.

— Если меня выберут, все мы сможем вздохнуть, наконец-то у нас будет родной, румынский воздух! — с самого начала заявил он, и эта фраза стала его избирательным лозунгом.