Сиро Алегрия - В большом чуждом мире

Вот наконец и селение, утопающее во мраке. Не услышав ни мычания, ни лая, Бенито насторожился и тут же увидел, что первые дома — в развалинах. Ни на что больше не глядя, Бенито поскакал к дому Росендо. Мертвая тишина нависла над ним, словно камень. Он спешился, задыхаясь от страха. Галерея без очага, комнаты без дверей, несмелые тени в пустоте… Он вошел и услышал стук собственных шагов. Там, где укладывался на ночь Росендо Маки, никто не спал. Он перешел в другую комнату. Хрюкнул боров, задвигался в углу, и во тьме зажглись желтые огоньки его глаз. Дом Росендо превратили в свинарник. Бенито хотелось кричать, вопить, проклинать людей и судьбу, но он не мог выдавить из себя ни звука, горло сжалось, виски горели, как горы под прямыми лучами солнца. Он вышел на порог, не зная, куда направиться. Конь, почуяв безлюдье, громко заржал, распугивая тьму. Из конца в конец прошел Бенито всю главную улицу, ведя лошадь под уздцы. Дома были пусты, и зияющие пасти дверей, скелеты черепичных крыш, клочья и дыры крыш соломенных — все вопило о том, что люди ушли. Бенито вернулся на площадь и громко, протяжно крикнул, как кричат крестьяне, когда зовут на помощь: «А-а-а-а!..» Шли минуты, но никто не отзывался. Эхо растеклось и заглохло вдали. Бенито знал, что первой всегда откликается Пеанья, самая скалистая и ближняя из гор. Он закричал снова и услышал в ответ лишь ее мрачный голос. Тогда он пошел к церкви. Шум шагов и звяканье шпор тонули в тишине, как в громадной пустыне. Эвкалипты еще стояли на своем месте, вытянувшись ввысь и сухо шелестя под ветром. Церковь была без крыши, и между балок виднелись далекие звезды. Не зная, что делать и куда идти, Бенито сел на паперти и прислонился к стене. Конь его стоял рядом, тихо дыша и порою нервно подрагивая. Ветер отрясал эвкалипты, они ворчливо поскрипывали и роняли листья, мягко падавшие на шляпу. Что же случилось? Мор? Он редко скашивал всех. Почему же остальные ушли? Их согнал с земли какой-нибудь помещик? Но куда они могли уйти? И где Росендо? Где Паскуала? Все беды, перенесенные Бенито, слились в одну: в утрату общины. Он был совершенно подавлен и не знал, что думать. Вдруг он почувствовал, что у него влажное лицо. Бенито плакал, тихо и молчаливо, как старые камни гор. Может, он и есть последний камень горы, низвергнутой бурей. Он словно застыл, и только слезы связывали его с жизнью. Бенито не чувствовал, как текло время. Лишь когда воздух наполнили птичьи голоса, он догадался, что жив и наступает новое утро. Он поднялся, вытирая слезы краем пончо, проверил заряд в винтовке и переложил в карман несколько патронов, которые вез в переметной суме. Внезапно Бенито отчетливо понял, что во всем виноваты люди и надо готовиться к борьбе. Бедный Ромуло Кинто, бедные расстрелянные крестьяне! Теперь он уже не подавил бы своих подозрений.

Свет потоками хлынул с вершины Руми, и птичий хор стал звонче. Красногрудый уанчако весело кружил над головой. Четыре свиньи неспешной вереницей вышли на площадь и с хрюканьем двинулись к первому дому на главной улице. Бенито вскочил в седло и тоже направился к дому. Дверь здесь была на месте и заперта. Вскоре из нее вышла какая-то женщина, вскрикнула, увидев вооруженного всадника, и юркнула в дом, снова захлопнув за собой дверь.

— Выходите! — крикнул Бенито. Тогда появился хозяин с карабином в руке.

— Что такое? Кто вы?

— Бенито Кастро. А вы?

— Рамон Брисеньо.

— Что здесь произошло?

— Смешной вопрос!.. Разве не видно, что общины уже нет?..

И взоры их, и дула винтовок уперлись друг в друга.

— Говорите прямо, что случилось.

— Дон Альваро Аменабар выиграл судебный процесс, и они теперь в Янаньяуи…

Бенито пришпорил Добровольца. Поднимаясь по узкой тропе, он все оглядывался на родное селение с нежной и безнадежной настойчивостью. Сорванные и провалившиеся крыши обнажали пустые комнаты, теперь заросшие травой и бурьяном. Стены были источены, размыты дождями и словно корчились в предсмертных муках. В доме Росендо еще сохранилась крыша, потому его и отвели под свинарник. Старые эвкалипты трепетали, стараясь скрыть остов церкви, а по окраинам селения, где раньше были поля, теперь бурно разрослись сорняки и желтые травы. На площади, когда-то звеневшей детскими голосами, копошились свиньи. Доброволец потянулся за клоком сена, и Бенито с болью вспомнил, что не дал ему ночью корма. Но сейчас задерживаться было некогда. Оглянувшись в последний раз, Бенито увидел, что жена Брисеньо разбирает на топливо крышу соседнего дома…

Вот наконец и небольшое плато Янаньяуи, вот старые развалины, вечное озерцо, притулившаяся к Руми у самого его подножья новая каменная деревня и бурые поля, на которых, должно быть, уже закончилась жатва. Молочные коровы мычали в сараях, другие паслись в пампе.

У въезда в деревню ему встретился паренек.

— Как тебя зовут?

— Индалесио…

— Где живет алькальд?

— Вот там, у синего камня…

Бенито проезжал вдоль ряда домов, когда его остановил радостный изумленный крик:

— Бенито!

Это была Хуанача. Она спешила обнять его:

— Братец, братец!

Спешившись, Бенито очутился в кругу общинников, которые выскочили из соседних домов. Он обнялся с Хуаначей и почувствовал, как она взволнована. Потом подал руку одним, похлопал по плечу других и поспешил спросить у сестры:

— А где тайта Росендо? Где мама?

Хуанача печально склонилась, и Бенито все понял. Лицо его потемнело, вмиг исчезла нахлынувшая было радость. Подоспели новые общинники, среди них Панчо и Никасио Маки, и Бенито поздоровался с ними.

— Кто же алькальд? — поинтересовался он.

— Клементе Яку, но сейчас он болен. Вон его дом.

Хуанача заботливо спрашивала:

— Ты ведь останешься у нас?

— Ладно, но сперва я поговорю с Клементе…

Старший сын Хуаначи занялся лошадью, а Бенито, раздвинув тесный круг обступивших его общинников, пошел вместе с Панчо и Никасио и некоторыми другими, а вернее, повел их за собой. Все смотрели на него с нескрываемым восхищением. Он очень переменился, стал зрелым, уверенным и сильным. Широкополая фетровая шляпа, через плечо перекинуто пончо, светло-коричневое, как у помещиков, черная куртка, серые кавалерийские штаны, сапоги на толстой подошве с посеребренными шпорами… Он не зашел к Хуаначе оставить винтовку, и казалось, что это идет на охоту в горы какой-нибудь сеньор. Даже повадки у него изменились: здоровается за руку, треплет по плечу, гладит по щеке… Да, Бенито вернулся другим человеком. По дороге к нему присоединились многие, но он всех оставил у дверей и один вошел в дом Клементе Яку. Алькальд лежал под грудой одеял. О приезде Бенито он уже слышал. Они пожали друг другу руки.

— Так вот здесь и лежу, ревматизм проклятый заел…