Сиро Алегрия - В большом чуждом мире

Когда ягоды созревали, большие стаи сизых горлиц прилетали сюда, в нежаркие края, из глубоких и знойных пойм тропических рек, где они питались зернышками коки. Прилетали они и в Руми, особенно — в эту лощину. Наклевавшись, они обычно садились на самые высокие деревья и хором пели. Солистка начинала, печально и протяжно, с переливами, а прочие подхватывали, нежно всхлипывая. Голоса у них были сильные и разносились очень далеко.

Звонкая, любовная, неотступная песня наполняла душу особой, тихой радостью, которая сродни печали.

Как-то утром Росендо шел по главной улице от Доротео Киспе и вдруг увидел бравого всадника, в сопровождении двух других скакавшего по дороге из-за холма (по которой, кстати сказать, явились некогда и пестрые).

Вздымая клубы пыли, они неслись так быстро, что оказались на площади одновременно с Росендо и там с ним повстречались. Предводитель их осадил коня, — за ним осадили и другие, — но конь вытянул шею, не желая подчиняться узде. Всадник был белый, не индеец, с острым взором, орлиным носом и торчащими усами, в соломенной шляпе и тонком пончо в синюю полоску, а на ногах его позвякивали тяжелые шпоры. Спутники меркли перед ним. То был сам дон Альваро Аменабар-и-Ролдан, которого и общинники, и вся округа звали для краткости доном Аменабаром. Знатности его они не замечали, но все же без сомнения помнили, что он не кто-нибудь, а богатый помещик.

Росендо Маки поздоровался с ним. Аменабар не ответил и вместо приветствия сказал:

— Земли эти мои, и я подал об этом бумагу.

— Сеньор, — отвечал Росендо, — у общины тоже есть бумаги…

Помещик не обратил на его слова внимания и насмешливо спросил, окинув взглядом площадь:

— Что вы там строите, у часовни?

— Это наша школа, сеньор…

И Аменабар сказал еще насмешливей:

— Так, так. Храм веры, а рядом — храм науки!

Сказав это, он пришпорил коня, и все трое ускакали. Вскоре они исчезли за утесом, где начиналась крутая дорога, ведущая к Мунче.

Алькальд все размышлял о словах Аменабара и понял, сколько злобы и наглости в бесстыдной угрозе и в жестокой насмешке. Конечно, их не за что так обижать. Общинники бедны и темны, думал Росендо? но зла никому не делали и живут, как могут. За что же их так? Впервые в жизни алькальдово сердце исполнилось гнева — хоть и праведного, а все ж разрушительного. Ну, ладно, там видно будет…

Под вечер по распоряжению Росендо в конюшне заперли четырех коней, а наутро, затемно, когда мрак словно бы еще не решился уступить место свету, их оседлали. Подтянув сбрую, на коней вскочили Аврам Маки, сын его Аугусто, ловкий парень, твердо взявший в шенкеля недавно прирученную лошадь, и рехидор Гойо Аука, который к тому же вел в поводу Звездочку. Ехали они недолго — всего лишь до алькальдова жилища.

На галерее весело алел огонь очага, и Хуанача, сидя перед ним, что-то стряпала.

— Сейчас он, сейчас, — сказала она.

Всадники спешились, и вскоре из мглы своей комнаты вышел Росендо Маки. Он коротко ответил на их почтительные приветствия, окинул взглядом коней и присел к очагу вместе с гостями. Хуанача дала им бобовой похлебки и копченого мяса с маисом в больших желтых мисках, и они съели все и угостили Свечку, растянувшуюся рядом и умильно глядевшую на них.

Протяжно зевнула заря.

Сын помог Росендо сесть на Звездочку. Уже рассвело. Дыхание сгущалось облачком в утреннем воздухе.

Деревня медленно просыпалась. То там, то сям открывались двери; куры выходили из клетушек, прислоненных к задним стенам домов, а галантные петухи звонко запели, хлопая крыльями. Одни хозяйки раздували очаг, другие шли за огоньком к соседке. В загоне мычали коровы. И вдруг золотые стрелы дождем посыпались с неба и запели птицы. Дрозды, воробьи, уанчако радостно встретили трелью благословение солнечного света.

Кони под водительством Звездочки шли по главной улице легкой рысцой. В коровнике работали Иносенсио и две девушки. Коровы нежно и мирно лизали телят, и медленные струи, в такт звону ведер, лились из тугого и щедрого вымени.

Одна из доярок крикнула:

— Тайта Росендо, парного молочка!

Мужчины подъехали к ней и попили густого, еще теплого молока.

Доярки были молодые, здоровые; иссиня-черные косы падали им на грудь, обрамляя широкие, гладкие лица. Большие рты молча улыбались, темные глаза глядели на удивление ласково. Юбки на них были красно-зеленые, шали они сняли, и под белыми с узором кофтами, обнажающими круглые руки, угадывалась высокая нетронутая грудь. Пока старшие пили молоко, юный Аугусто смотрел вниз с седла то на одну, то на другую и наконец принялся говорить любезности.

— Какие тут красавицы! Ох, жаль, не встал я пораньше, вам помочь!..

Девушки заулыбались и опустили глаза, не зная от смущения и счастья, что отвечать. Алькальд сделал вид, что ничего не слышит, и спросил, поправляется ли бык Леандр.

— Да, — отвечала одна из доярок.

Всадники сунули в рот по большому шарику коки и снова тронулись в путь, а за ними бежала Свечка, ускользнувшая от Хуаначп. Ехали они по дороге, немного знакомой нам и прекрасно знакомой им, — по той самой, где показались некогда пестрые, а позже, совсем недавно, появился дон Аменабар. Мы с вами, по правде говоря, видели эту дорогу лишь до поворота. Дальше она, обогнув холм, пересекала ручей, прозванный Червяком, и шла, разделяя земли Руми и поместья Умай.

Густая бахрома леса поднималась от ручья вверх, к самым скалам, и опускалась в овраг неподалеку от Пеаньи. Червяк извивался параллельно известной нам расщелине, но деревня не замечала его, — воду брали из канавки, проведенной с другой стороны, поскольку в ручье, особенно летом, воды почти и не было. В расщелине же бежал другой ручей, пошире, а тек он из глубокого озерца, которое лежало за Руми, на широком плоскогорье.

Всадники, как обычно, пересекли извилистый ручей, не обращая на него внимания, но алькальд приостановился. Копыта вязли в мелкой илистой воде. Свечка прыгала с камня на камень, чтобы не замочить лапы. Росендо внимательно оглядел лес, идущий от ручья к скалам. Ведь и тут есть и ягоды, и певчие птицы!

Дорога стала тропкой, поползла вверх по склону.

Здесь было не совсем дико, — люди вырубили ступеньки в особенно крутых местах, где нашли в отвесной голой скале хоть какое-нибудь углубление. Чем выше, тем меньше становилось кустов и деревьев; их сменяли острые камни, агавы, дающие мало тени, и зеленые семисвечники кактусов у огромных гранитных алтарей.

Тропа вилась, изгибалась, заходила в тупик и снова устремлялась вверх, цепляясь за кручи. Кони у наших всадников были небольшие, искусные в хождении по горам, одна лишь Звездочка породистее и крупнее, так что тяжелые копыта немного мешали ей. Она шагала шире других. Те отставали, и Росендо приходилось часто придерживать ее. Тогда она оборачивалась и глядела со спокойным дружелюбием на своих мохнатых собратьев — буланого, вороного и гнедого.