Георгий Караславов - Избранное. Том второй

— Да кто же его ударил-то? — сердито поинтересовалась старуха.

— Откуда мне знать! — пожал плечами староста. — Где чего было — никто не видел.

— Надо же, и такого разнесчастного — бить! — укоризненно вздохнула Азлалийка.

— Ну, худое споро, помрет не скоро! — насмешливо сказал староста и, окликнув доктора, пошел к двери.

Старая Азлалийка привела комнатушку глухонемого в божеский вид и через день-другой приходила ее убирать. Она принесла ему еще маленький столик, старый стул, застелила кровать пестрым одеялом, а на окно повесила серую ситцевую занавеску. Старуха думала, что этим выполняет одну из самых важных божьих заповедей. И ей все казалось, что она еще мало помогла своему ближнему — этому несчастному глухонемому, который всего себя, без остатка, посвятил служению господу. И, как и все божьи служители, он был заброшен, отринут, гол, бос и голоден. Люди смеются над ним, преследуют, бьют его. А бог как нарочно отнял у него речь, чтобы он молча сносил все обиды и не мог никому сказать дурного слова. Она видела, что люди смотрят на него косо. До нее доходили слухи о том, что по корчмам да по кофейням ругают его и смеются над ним. Но так всегда было с праведниками, думала она. Неужели же и она его оставит? Разве бог не просветил ее, не дал распознать этого истинного служителя веры, чтобы она помогла ему?

Но как это сделать? Как помочь? Пойти по домам и всем рассказывать о нем? Нет, это не по ней, да и кто поверит — много развелось плохих людей, будто сам сатана завладел их душами. Взять его к себе и этим показать всем, как надо его уважать и принимать? И это не получится — разругается и с сыновьями, и со снохами, и с внуками. И она решилась — попросить учителей, чтобы они приняли его в свой круг, взяли под защиту, помогали ему. Как раз и новый учебный год начинается, учителя уже возвращаются в село. Надо на днях зайти к ним, а то и домой пригласить, в гости, как раньше она их приглашала на свои именины или какой-нибудь большой, торжественный праздник. Ей казалось, что таким образом она поддерживает связи с наукой, просвещением и педагогикой. Перед приходом гостей она вынимала из сундука старый учебник по дидактике и читала в нем страничку-другую, чтобы было о чем поговорить за столом, удивить учителей своими познаниями. И если удавалось сказать что-нибудь к месту, она опускала голову, мечтательно прикрывала глаза и как бы про себя говорила: «А какие книги мы читали в свое время, как просвещались!..» Учителя молчали или льстили ей из приличия… И вот сейчас она надеялась, что, если поговорит с ними о глухонемом, все уладится, они ее послушают…

Однако когда она начала этот разговор, учителя лишь снисходительно посмеялись. Она попробовала объяснить им, какой это праведный человек, но молодой учитель Тошев прямо заявил, что он самый обыкновенный, нечистоплотный человек, да к тому же еще и мошенник, и больше ничего. Старая Азлалийка вернулась домой обиженная и расстроенная, она так рассердилась на всю коллегию учителей, что с той поры ноги ее не было в школе и в гости она больше никого не приглашала. Но с того дня все чаще стала появляться в маленькой комнатушке при церкви, убирать там и подметать. Заходила она и к Геню Хаджикостову — обдумать вместе с ним, что делать с родником у трех вязов. В праздничные дни, после службы, она уходила с глухонемым в дальний угол церковного двора, долго и терпеливо разговаривала с ним, махая руками и шевеля губами. Женщины села смотрели на них и удивлялись: такая старая и ученая женщина, а тратит время на разговоры с незнакомым и к тому же глухонемым мужиком. Они поглядывали на нее и с насмешкой — надо же, и как только этот оборванец мог вскружить голову солидной и умной, зажиточной хозяйке! Но чем больше старая учительница теряла в их глазах, тем более важным, серьезным и значительным человеком представлялся глухонемой. Да и кто знает, раз уж образованная женщина и та без ума от него и от его родника, раз уж богачи вроде Геню Хаджикостова перед ним шапку ломают, может, и вправду он какой-нибудь необыкновенный, святой человек?

Так слава о том, что он человек божий, разносилась с улицы на улицу, из села в село. К роднику у трех вязов сходились женщины со всей округи. Приводили с собой детей, девушек, парней и стариков. Брызгали их водой от лихорадки и малярии, ревматизма и туберкулеза, малокровия и бездетности. В праздники около родника люди со всех мест собирались как на ярмарку. Чтобы уж выздороветь наверняка, некоторые из туберкулезных больных мыли голову над источником, а потом пили оттуда воду.

Как-то воскресным вечером старая Азлалийка приехала к роднику в повозке, которой, как обычно, правил ее старший сын.

— Да, Иван, хорошая теперь у тебя работенка, — начали задирать его любопытные мужики, случайно проходившие мимо. — Каждый праздник ты за кучера…

— Ну что же делать? — беспомощно пожимал плечами Иван. — Совсем спятила старая из-за этого олуха. Уж и так и эдак ей говорили, слышать ничего не хочет…

— Только вот несправедливо получается: тебе синяки и шишки, а Геню Хаджикостову и глухонемому — пироги и пышки, — подмигнул один из парней.

— Да не нужны мне ни пироги ихние, ни пышки, пусть только оставят меня в покое!..

Однажды, тоже в праздничный день, к роднику пришли учителя. Через некоторое время со стороны вербняка показался доктор с учительницей. Глухонемой встретил учителей любезно и почтительно — никогда с ним такого до сих пор не бывало, чтобы он встал и предложил гостям места поудобнее.

— Это из-за вас, — тихонько сказал Тошев своей спутнице, посмеиваясь. — Кавалер!

— А ты что шепчешь? — засмеялась пожилая учительница. — Боишься, что тебя глухонемые услышат?

— И правда! — воскликнула другая учительница. — Я и забыла совсем, что он глухонемой!

Доктор и учительница, медленно шедшие по выгоревшему полю внизу, остановились и помахали им руками.

— Эй, доктор! Давайте скорее сюда! — крикнул Тошев. — Скорее!

— А что случилось? — удивился доктор.

— Да вот побрызгайся целебной водицей, может, собьешь температуру!

Старая учительница восторженно всплеснула руками:

— Ах! В самую точку попал!

Веселый, подвижный, всегда широко улыбающийся, доктор, переводя дыхание, остановился у родника и стал смотреть на воду. В это время крестьянин из соседнего села, став на два камня у самой воды, наливал маленькую фляжку. Немного поодаль сидела женщина с мальчиком-школьником лет десяти. Ученик был в новой фуражке, но бледный и худой, с широко открытыми светлыми глазами.

— Зачем тебе эта вода? — доктор взглянул на отца.

— Для ребенка, — показал тот в сторону мальчика.

Доктор поглядел на него.