Георгий Караславов - Избранное. Том второй

Дурацкая церемония знакомства с хозяином не затянулась благодаря тому, что рядом оказалась дочь хозяина — «виновница торжества», по выражению одной из приглашенных дам. Когда Хаваджиев схватил ее за руку, она вздрогнула, но, узнав его, заулыбалась так, как улыбаются своему человеку в доме.

— Полегче, Лёли, не проходи мимо своего счастья, — произнес он своим обычным тоном — чуть лениво и фамильярно.

— Мне на роду написано «счастья не видать», — непринужденно ответила она.

— Ба, кто знает! — лукаво прищурился Хаваджиев и указал на гостя: — Господин Йоргов, главный прокурор… Холостяк и кандидат на роль идеального возлюбленного… Но, — и он предостерегающе поднял указательный палец, — считаю своим долгом предупредить столь милую барышню, что это человек без будущего, потому что… — Хаваджиев на мгновение зажмурился.

— Почему без будущего? — удивилась девушка, немного сконфузившись.

Тогда Хаваджиев, ожидавший этого вопроса (он нарочно к нему подвел), закончил свою мысль:

— Потому что ему всего лишь тридцать два года, а он уже всего достиг… Будь он несколькими годами старше, он был бы уже министром… Ну, да с божьей помощью и это придет…

Хозяева, осклабясь, смотрели на человека, который всего достиг и со временем станет даже министром, уверенные в том, что перед ними один из бесчисленных претендентов на руку их дочери. Однако дочка, уже привыкшая к ухаживаниям высокопоставленных особ, к который она причислила и господина главного прокурора, делала вид, будто не обращает на него внимания.

Хаваджиев предложил выпить по бокалу вина, и Лёли Каева воспользовалась этим, чтобы, небрежно кивнув, избавиться от докучного общества родителей. Но Йоргов этого даже не заметил. Он сгорал от нетерпения, но, сколько ни оглядывался вокруг, Кати Хаваджиевой не было видно. Уже с налитым бокалом в руке он обернулся еще раз, чтобы окинуть взглядом зал. Но и на этот раз не увидел ее. «Не пришла! — вздохнул он про себя. — А может быть, она ничего даже и не подозревает!» Ему стало тяжело, обидно, горько. «Ловушка! Хитрость этого пройдохи Хаваджиева! — подумал он. — Хотел меня представить этим простофилям, — наверно, попали в какую-нибудь передрягу и рассчитывают с моей помощью предотвратить обвинение в спекуляции!.. Ну нет, погодите! Я так поверну дело, что вы меня долго будете помнить! И этот жулик тоже! — мысленно пригрозил он Хаваджиеву. — Сторицей за все отплачу!..»

Осушив одним духом бокал, Йоргов снова обернулся, стараясь проникнуть взглядом во все уголки гостиной. Комната была прекрасно обставлена. Ничего вульгарного, все очень красивое, дорогое, все к месту, во всем чувство меры, изящество и простота. Да, здесь прошлась рука мастера! Об этом свидетельствовали картины на стенах — они были отлично подобраны, правда, на выставках только одного, истекшего сезона. Ведь для настоящей художественной коллекции нужны не только деньги и вкус, но еще и время. За спиной у главного прокурора какая-то дама заходилась от восторга: она уверяла, что в жизни не видела более красивых обоев.

— Небось из самого Мюнхена, — надменно пояснила госпожа Каева, на этот раз не опасаясь, что скажет что-нибудь невпопад, потому что знала, что обои действительно были выписаны из Мюнхена. — Уж ежели Манол что-нибудь вздумает… В полмиллиона нам стали…

— Подумаешь, полмиллиона, зато какая красотища! — вступил в разговор краснощекий человек, тяжело отдуваясь из-за толщины и непрестанного курения.

А Йоргов кусал себе губы.

«Сторицей отплачу! — мысленно грозил он Хаваджиеву, все больше и больше ожесточаясь. — Чего я жду? Зачем торчу здесь? Ну ничего, ничего, он еще увидит, кто из нас двоих останется в дураках».

Главный прокурор одним махом осушил второй бокал, который ему успели уже наполнить, и собрался было под каким-либо предлогом удрать, когда Хаваджиев, как всегда улыбающийся, довольный, спокойно-ленивый, взял его под руку и куда-то повел. Они шли медленно, словно сами наслаждаясь своей размеренной и важной походкой. Хаваджиев что-то болтал, но Йоргов не слушал, погруженный в мысли о Кате, о том, что Хаваджиев обманом завлек его сюда. Однако куда он его ведет? В глубине зала рядом с огромным, во всю стену, окном находилась небольшая площадка для оркестра. Площадка была переносная и, хотя никаких музыкантов сейчас не было, ее не убрали. Должно быть, некуда было деть.

Но за ней, в небольшом углублении, которого со стороны двери и бара не было видно, стояли, как и в передней части гостиной, столик, кресла и банкетки. Несколько гостей, расположившись вокруг столика, оживленно беседовали. Среди них была и Хаваджиева. Заметив точеную ножку, обтянутую светлым чулком-паутинкой, Йоргов ахнул от неожиданности. Сложная смесь противоречивых чувств — радости, смущения, ревности — вспыхнула в нем. Что за люди окружали ее? Был ли это просто флирт, или же ее связывали с кем-нибудь более прочные узы? Почему она предпочла этот уединенный уголок гостиной? Чтобы спрятаться от любопытных и завистливых взглядов?

Множество вопросов, один другого мучительней, заворочались в мозгу главного прокурора. Ему казалось, что каждый, кому она хотя бы мимоходом оказывала какое-то внимание, гораздо достойней, чем он. И это причиняло ему ужасные страдания.

Хаваджиев, развязный, беспечный, со своей неизменной улыбочкой, представил его присутствующим. Один из них был студентом-медиком, другой владельцем уксусной фабрики и членом акционерного общества по экспорту-импорту, третий — важный господин с блестящими, гладко прилизанными волосами — чиновником министерства иностранных дел. Хаваджиев успел шепнуть Йоргову, что у него большие связи с влиятельными людьми из дворцовых кругов и что его ждет пост посланника. Йоргову почему-то показалось, что именно этот будущий посланник и есть самый опасный соперник, что Хаваджиева к нему неравнодушна. Поэтому с первой же минуты знакомства Йоргов возненавидел его и не упускал случая его уколоть. Мучительная подозрительность и тоска завладели им. Ему померещилось, что Хаваджиеву ничуть не обрадовал его приход. Она небрежно кивнула ему и даже не пригласила сесть. Самый подходящий момент повернуться спиной, уйти и порвать раз и навсегда с этой надменной особой. Но главный прокурор не нашел в себе для этого сил. Он стоял и смотрел, мучаясь ревностью и сознанием собственной беспомощности.

Хаваджиев, отошедший за сигарой к соседнему столику, стоявшему возле площадки для оркестра, взял за локоть одного из кельнеров, специально нанятых на вечер, и с фамильярностью, которая в подобных случаях прикрывает высокомерие, сказал:

— Притащи, голубчик, нам, старикам, по стульчику.