Георгий Караславов - Избранное. Том второй

— Вы любите музыку? — спросила она. В голосе ее была неподдельная искренность и интерес.

— Да.

Он был счастлив, что она его понимает.

— Музыка — это сама жизнь, — вполголоса, но горячо проговорила она.

— Есть вещи, которые действуют на меня просто неотразимо, — признался он тоном обласканного ребенка и указал рукой туда, откуда доносились звуки патефона. — А это мое любимое танго.

— Любимое — и только? — Она задорно взглянула на него, и глаза ее снова зажглись прежним глубоким, радостным блеском. — Да вы не на шутку взволнованы! Преклоняюсь перед глубокими чувствами, страстными увлечениями. А танцевать вы любите?

— Как когда. Но это танго…

— В таком случае?

Она привстала в кресле, пристально глядя ему в глаза. Йоргов протянул ей руку.

— А что скажет ваш сосед, которому вы отказали? — шутливо поддразнил он ее, обнимая за талию.

Глаза у нее слегка помрачнели.

— Юный маньяк, который светит отраженным светом.

Йоргов понял, что она хотела сказать, — этот будущий посланник имел значение лишь постольку, поскольку у него были связи при дворе. Да, она знала от мужа, что у него есть такие связи. А может быть, это муж узнал через нее?

Танцующих становилось все больше, кружащиеся пары становились все оживленней. Некоторые из них о чем-то перешептывались, сияя счастливым улыбками. «Виновница торжества» тоже танцевала с каким-то юным кавалером, осторожно склонив к нему на плечо свою завитую головку. Мимоходом она поддела отставного старика генерала, который подстерегал одну молодую даму: он ждал, чтобы танец прервался хоть на миг, чтоб подлететь и пригласить ее, и в ожидании поправлял галстук и одергивал пиджак.

Хотя близилась полночь, многие еще осаждали бар. Любители хороших вин и крепких напитков стояли, облокотившись о сверкающую стойку, и бросали время от времени равнодушные взгляды на танцующих, словно говоря: «И охота же так бессмысленно тратить время!»

— Какой скучный вечер! — прошептала Хаваджиева, на этот раз грудным, низким голосом.

— Замечание, надо полагать, относится и ко мне, — лукаво заметил главный прокурор, и сердце его тревожно забилось, потому что от ее ответа зависело дальнейшее.

Она дружелюбно улыбнулась.

— Будь это так, я бы вам не сказала.

Слова звучали просто и искренне.

— Иной раз слово вырывается против воли…

— Я еще не утеряла способности ориентироваться в таких элементарных вещах, — ответила она. И спокойно, решительно добавила: — Если бы не вы, я бы вообще сюда не приехала.

— Благодарю вас, — произнес он, весь залившись краской и даже растерявшись от неожиданной радости. — Если б вы знали, как я счастлив… Как бы я хотел, чтоб этот вечер длился бесконечно!.. — Он сбился с такта и чуть было не наступил ей на ногу. И, не зная, что еще сказать, пробормотал: — В таком случае о скуке не может быть и речи…

Это выражение показалось ему сухим и банальным, но уж дела не поправишь…

Хаваджиева ответила не сразу.

— Я имею в виду все это окружение, — проговорила она, когда они немного отдалились от остальных танцующих.

— Оно не имеет никакого значения.

— Даже когда оно так неинтеллигентно? — сказала она ему почти на ухо.

— Для человека умного и счастливого это должно даже представлять особый интерес.

— Да, пожалуй… — Она слегка вздохнула, словно сожалея о чем-то. — Но это зависит от характера… Я ненавижу этих людишек — таких глупых, таких убийственно одинаковых…

Когда они оказались неподалеку от бара, она сказала:

— Я хочу пить. — И слегка отстранилась от него.

Оживленные и в то же время чем-то немного смущенные, они заказали по стакану легкого вина с содовой. Чокнулись молча, но обменявшись теми быстрыми взглядами, что красноречивее слов, отпили по глотку, мгновение помедлили и уже тогда осушили свои бокалы до дна. Отставной генерал, затертый между стойкой бара и спиной толстого экспортера консервированных фруктов, неожиданно вырос перед Хаваджиевой и отвесил ей почтительный поклон. Но она, не ответив, резко, с отвращением отвернулась. Старик сконфузился и, сникнув, удалился.

Патефон умолк. В ожидании следующей пластинки танцующие повернули к бару и столпились у стойки. Перед главным прокурором и Хаваджиевой остановилась Лёли, преувеличенно запыхавшаяся и преувеличенно восторженная. С ней был молодой архитектор, сын известного в Софии подрядчика. Девушка приветливо кивнула главному прокурору, а к Хаваджиевой так и прилипла с тем непритворным доверием и любовью, с какими молодые девушки обычно относятся к женщинам старше и опытнее себя, которых считают своим идеалом.

— Танцуете? — ласково погладила ее по щеке Хаваджиева и немного покровительственно привлекла ее к себе. — Это танго расшевелило даже стариков и старушек. — И она наклонила голову, давая понять, кого она имеет в виду. — Правда?

— Ах! — сощурила свои накрашенные ресницы Лёли. — Волшебное танго!

— Любимое танго господина Йоргова, — глазами указала на него Хаваджиева. — Вы знакомы? Господин главный прокурор.

Йоргов объяснил, что Хаваджиев уже представил его всему семейству, а Лёли и архитектор тем временем заказали по стакану лимонада и поспешили выпить, потому что патефон заиграл вальс. И когда юная пара влилась в круг вальсирующих, Хаваджиева проводила Лёли взглядом женщины, которая считает, что вправе радоваться со стороны счастью молодых.

— Милая девочка, не правда ли? — обернулась она к Йоргову. И легонько дотронулась до его локтя. — Пойдемте отсюда — не могу я больше выносить этот… — Она хотела сказать, что не выносит этот сброд, но так как окружающие могли ее услышать, сказала: — этот шум.

Их столик в уединенном уголке гостиной был уже занят. Но рядом стояли несколько разрозненных банкеток и два стула, принесенные, по всей вероятности, с верхнего этажа. Из прежней компании здесь остался только студент-медик. Он толкнул локтем одного молодого человека, сидевшего в кресле Хаваджиевой. Молодой человек проворно вскочил, уступая даме место. Главный прокурор отошел к стене, закурил и оперся о столик с телефоном.

Хотя появление Йоргова и Хаваджиевой несколько смутило молодую компанию, оживленный разговор, который они вели перед тем, не оборвался. Шел спор о том, могут ли немцы с помощью новых и еще никому не ведомых лучей разом истребить всю Красную Армию, либо это только фантазия. Защитником молниеносного удара посредством новых, неизвестных лучей был юный инженер-путеец, весьма самонадеянный и не менее словоохотливый. Остальные молодые люди, хоть и верили в сказочные возможности немецкой техники, хоть и допускали, что в отдаленном будущем такие лучи будут изобретены, пока что сомневались в их реальности.