Георгий Караславов - Избранное. Том второй

— Такие люди есть, — глухо и словно бы смущенно отозвался главный прокурор.

— Не вижу! — резко оборвала его Хаваджиева, не поднимая глаз.

Тогда главный прокурор смял недокуренную сигарету в стоявшей на столе пепельнице и поднял телефонную трубку.

— Центральную тюрьму! — тихо произнес он.

Все изумленно посмотрели на него. Краем глаза взглянула на него и Хаваджиева. Что надумал этот человек, лицо которого было сейчас таким напряженным, суровым? Он стоял, прижав трубку к уху, и нетерпеливо ждал.

— Говорит главный прокурор, — сказал он. — Соедините меня с начальником тюрьмы.

Вокруг стола в укромном уголке гостиной воцарилась напряженная тишина. Все с нетерпением ждали, что будет дальше. Наконец в мембране раздался шорох.

— Начальник тюрьмы? — быстро и значительно спросил Йоргов. — Говорит главный прокурор. — Он принял торжественный вид и даже немного выпятил грудь. — Господин начальник! По делу сельской подпольной организации приговорены к смертной казни трое коммунистов. В четыре часа утра приговор должен быть приведен в исполнение. Отдайте необходимые распоряжения и в четверть четвертого пришлите за мной машину. Повесить всех троих одновременно и ровно в четыре утра. Сверим часы — сейчас без двадцати двух минут час… — Главный прокурор посмотрел на запястье левой руки, потом снова опустил руку. — Что? — Он прислушался. — Да, да, три крестьянских парня, приговоренных к смерти за саботаж. — Потом он сообщил, куда прислать машину, указав улицу, номер дома, этаж, имя владельца квартиры: — Новый дом, — повторил он, — облицованный белым камнем.

Йоргов положил трубку, достал свой портсигар, нащупал пальцами сигарету потверже, щелкнул зажигалкой и закурил спокойно, с наслаждением, как человек, закончивший трудное и важное дело. Он сосредоточенно смотрел прямо перед собой, даже мельком не взглянув на Хаваджиеву. Но был уверен, что она взволнована и внутренне благодарна ему. Он поддержал ее обвинения против этих пустомель и вместе с тем доказал, что в Болгарии есть еще люди, которые верны своему долгу…

Новость о казни трех коммунистов мгновенно облетела гостиную. Танцы прекратились, парочки распались, гости задвигались, зажужжали. Мужчины, одобрительно кивая, делали вид, будто новость вовсе не такая уж сенсационная, — если суд делает свое дело, то и прокурор должен как следует выполнять свои служебные обязанности. Но дамы были заинтригованы неимоверно. Они суетились, хватали друг друга за руки и, широко раскрыв глаза, спрашивали: «Какой он? Где он? Когда их будут вешать?.. Значит, прямо отсюда и отдал приказ?..» Как же так? Среди них такой интересный мужчина, а они даже не подозревали об этом!.. Вон тот, напротив? Да он еще молодой! И красавец… Слегка волнистые волосы, матовая кожа… А какие выразительные глаза… Настоящий герой!.. Вон тот там… Вон он прислонился к стене… И какая скромность!..

Жены и дочери оптовых торговцев и предпринимателей толпились, вытягивая шеи, чтоб взглянуть на него, глаза у них сверкали от любопытства и удивления. Молодые девицы находили, что он гораздо обворожительнее новоиспеченного юного капитана и привлекателен, как голливудский актер… А Йоргов и в самом деле стоял у стены и курил в картинной позе киногероя. Многие из молодых дам стали искать, через кого бы с ним познакомиться. Они окружили Лёли Каеву и с нескрываемой завистью расспрашивали, давно ли она его знает, сколько раз он бывал у них, выезжали ли они куда-нибудь вместе… Они узнали, как его зовут, повторяли наперебой его имя и даже разузнали, где он бывает. Но больше всего поразило их, что он, такой молодой, уже занимает пост главного прокурора, что он холост и родом из богатой, именитой семьи.

Йоргов не ожидал, что приказ о казни трех коммунистов — отданный, правда, при несколько необычных обстоятельствах, но тем не менее самый обычный приказ, — вызовет столь необычайный интерес. Он притворился, будто не замечает ажиотажа публики, а сам краем глаза и со все возраставшим волнением следил за тем, как все, в особенности дамы, толпятся, чтоб его разглядеть, и восхищенно указывают на него. Он видел, что Катя чрезвычайно довольна тем интересом, который проявляет к нему общество, и это радовало его еще больше.

— А их в самом деле повесят? — вытягивая круглую напудренную шейку, спрашивала какая-то молоденькая дама свою приятельницу. — Сегодня же ночью?.. Боже, как это интересно! — В голоске ее звучало то легкое недоверие, какое обычно бывает у детей, когда им пообещают что-нибудь забавное и интересное, а они никак не решаются в это поверить, пока не увидят собственными глазами.

Какая-то толстая, расплывшаяся, громко пыхтящая дама налетела на отставного генерала.

— Правда ли, что сегодня будут вешать трех коммунистов? — спросила она его так, будто он обязан был ей отчетом.

— Да, уж их там не погладят по шерстке! — пробормотал тот, вытирая белым шелковым платком потную шею. — Нечего церемониться со всякими изменниками отечества. Раз, и дело с концом. — И, снова оглядев Йоргова, тихо произнес, словно ни к кому не обращаясь: — Ей-богу, этот прокурор мне нравится. Браво…

— Вот и я говорю! — подскочил к нему Каев. — Нужны меры… Суровые меры! Иначе от этих коммунистов не оберешься бед…

— Да, да, — поддакнул молодой архитектор. — Говорят, их и с самолетов сбрасывают, и на подводных лодках доставляют.

— Ничего у них не выйдет, — успокоил их отставной генерал тоном человека, посвященного в тайны государственной безопасности. — Все будут уничтожены, до последнего. — И многозначительно добавил: — Но не в том дело… Плохо, что они компрометируют нас перед немцами.

— Почему же? — пожал узенькими плечиками Каев. — Разве мы с ними не справляемся?

— Справляемся, но… они сильно портят нам дело! — резко ответил отставной генерал. — Раздражают наших союзников, пробуждают в них недоверие к нам. И тем самым задерживают воссоединение Болгарии.

После того как все вопросы, связанные с повешением трех коммунистов, были всесторонне обсуждены и все вдосталь нагляделись на главного прокурора, гости снова отхлынули к бару. И снова завертелся патефон.

В указанное время машина, посланная начальником тюрьмы, прибыла. Шофер, которого допустили в гостиную и которому все уступали дорогу, лично доложился главному прокурору. Йоргов отошел от телефонного столика.

— Казнь состоится ровно в четыре часа, — сообщил он, ни к кому в отдельности не обращаясь, а на самом деле обращаясь к ней одной. — Прошу сверить часы. — Он произнес эти слова громко и значительно. И, поклонившись Хаваджиевой, проговорил: — Прошу вас, ровно в четыре часа поставьте мое любимое танго.

Она подняла на него глаза, прищурилась.