Георгий Караславов - Избранное. Том первый

— Тяжелые годы настали, жена, — говаривал озабоченный Милю. — Сами-то уж как-нибудь, лишь бы детей прокормить.

И только они расплатились за Кабатину, как он поднял голову и купил участок на холме Орта-могиле. Купил, и тут же его забрали на маневры. И опять все тяготы легли на ее плечи.

Она металась как безумная, просила людей засеять ей поля, но никто на нее и не смотрел. И она сама впряглась в работу. Бросила дом, детей и принялась пахать землю. Все вспахала, засеяла, привела в порядок. За неделю до возвращения Милю с маневров Станка, их второй ребенок, тяжело заболела и умерла. Опять смерть любимой дочки, опять слезы, опять поминки. За два дня волосы у Мариолы поседели. Теперь остался у нее только Минчо, и она дрожала над ним, словно над яйцом всмятку — как бы не разбилось. И опять пришлось напрягаться изо всех сил, чтобы выплатить долг за участок на Орта-могиле. Как жестоко пришлось экономить, какое это было мученье! Все лето ели только холодную похлебку из огурцов, чеснока и лука, забеленную кислым молоком пополам с водой, печеный стручковый перец да вареные дикие сливы. Хлеб пекли только из кукурузной муки, ни с чем ее не смешивая, и он крошился, словно ком земли. Когда более зажиточные соседи дарили Мариоле каравай пшеничного хлеба, она берегла его — кормила им только Минчо.

— Слушай, жена, давай купим немножко мяса, а? — упрашивал ее Милю. — А то у меня теперь не брюхо, а прямо огород какой-то…

— На еду денег нет! — отрезала она. — Вот расплатимся за землю, тогда…

Три года они голодали, три года из-за клочка земли белого света не видели. До сих пор ей горько было вспоминать один случай, до сих пор она не могла себе простить свое поведение. Настал Петров день, и вся семья пошла на праздничное гулянье. Минчо попросил родителей купить ему дудку. Мальчик уже многое понимал, он знал, что не время теперь бросать деньги на ветер. Но все дети понакупили себе дудок, вот и ему захотелось. Всего пять стотинок она стоила, эта дудка, но Мариола не дала денег сынишке. Он очень огорчился, закусил губку, но не заплакал — стойкий был. Вот вернулись в село, слышат — все соседские ребятишки дудят в дудки! Минчо опять помрачнел, убежал в мякинник и там расплакался. Мать отыскала его, старалась его отвлечь, чем-нибудь утешить, но не смогла. Спрашивала, отчего он плачет, но он не отвечал, только всхлипывал. А у нее сердце разрывалось.

И зачем все это было!

Расплатились за участок на Орта-могиле, стало полегче. Но Милю опять поднял голову, опять стал поговаривать — а не прикупить ли еще землицы? Как завороженный, он все что-то подсчитывал, часто бродил по окрестным полям. Он уже облюбовал небольшой участок, но тут началась война с Турцией. И с тех пор семья не видела радостного дня. Иван родился, когда они собирались бежать от турок. Все вокруг метались, как перепуганные овцы, некому было даже пуповину перевязать. Про Милю ни слуху ни духу не было, говорили, будто его погнали сражаться с сербами и греками. Наконец, он прислал письмо из госпиталя, и Мариола немного приободрилась. Она только что родила, а тут Минчо заболел лихорадкой. И все-таки она ухитрилась и одежду в землю зарыть, и зерно спрятать, и даже превратить телегу в кибитку, приладив к ней верх. Но беда миновала, турки не дошли до села, война кончилась. Вернулся Милю и, еще не совсем поправившись, стал хлопотать о покупке нового участка. И пришлось опять маяться, опять отказывать себе во всем, опять работать от зари до зари.

Но вот вспыхнула новая война. Люди устали, они еще не успели отдохнуть от войн, как снова вскинули на плечи походные мешки. А новая война выдалась долгой, народ приуныл, ослабел. Реквизиции, слезы, нужда. В деревне остались только женщины, дети и старики… Общинное начальство отбирало у крестьян тяжким трудом накопленные продукты — якобы для армии, но на самом деле продавало их горцам-мусульманам и городским купцам. Забрали и Милю, реквизировали и у них, что только было возможно. Три года ждала мужа Мариола, три года посылала ему посылки с сухарями, табаком, теплой одеждой. И дождалась его. Но он вернулся, как говорится, «получеловеком», — война его сломила. Болезнь почек, ревматизм, одышка — чего только на него не навалилось. Не прошло и года после его возвращения с войны, как он скончался.

Мариола вспомнила его истощенное лицо, длинные обвисшие усы, седые волосы. И залилась слезами. Для чего он жил? Что хорошего видел? Чем его порадовала жизнь? «Дети, дети!» Но они и детей не смогли обеспечить. Минчо умер, а по закону вдова его имеет право получить долю из общего имущества, забрать с собой Пете, выйти замуж, и тогда какой-нибудь негодяй приберет к рукам семейное добро. А если Тошка народит выводок ребят, ее доля земли перейдет в чужие руки — ее детям. Что же тогда останется для Пете? Другие будут распоряжаться его достоянием, будут собирать его урожай, а когда он вырастет, напишут, что он должен выплатить им столько-то и столько-то, за то-де, что они его воспитали… «Выйдет замуж», — твердила в душе старуха с каким-то ожесточением. Вотрется к ним в дом какой-нибудь прохвост, будет себе посвистывать, а у них все по всем швам затрещит…

С чем пришла в их дом Тошка? Явилась голая, как палка, в одной юбке на теле, с узлишком под мышкой. А теперь она уже хозяйка; через год выйдет за другого, оторвет толстый ломоть от их добра и утащит его в чужой дом… Да разве она мучилась, наживая это добро, разве она копила его? Пришла на готовенькое, все получила — и дом, и двор, и землю… Минчо дрожал над ней, берег ее, словно крашеное яичко. Как она при нем жила? Не жила, а царствовала. Бывало, сто́ит ей только охнуть или чихнуть, а он уже беспокоится:

— Ты что, Тошка, да что с тобой, Тошка, чего бы тебе хотелось скушать, да не позвать ли к тебе доктора?..

И нельзя было ничего сказать ему.

— Нехорошо, сынок, не надо так жену баловать! — сказала ему как-то раз Мариола.

А он только поглядел на нее, рассмеялся, и все. В другой раз она опять упрекнула его:

— О матери твоей так не заботились!

— И что же, хорошо тебе было жить? — отозвался он тихо.

«Не к добру было это баловство», — подумала старуха и зло покосилась на сноху.

Какой некрасивой, какой противной казалась ей теперь Тошка!.. Она во всем виновата, она им весь дом развалит. Будь она порядочным человеком, она бы сказала: «Мама, вот вам Пете, — растите его; что́ ему полагается от отца, то пусть ему и достанется, а я нашла свое счастье; прощайте». Подписала бы бумагу и убралась бы подобру-поздорову, на черта она нужна! Да только разве она откажется от такого имущества? Хитрая лисица. Все притворяется, все хнычет, будто горе ее одолело… А в душе рада-радешенька… Иван тоже хорош — работает, шатается где-то и больше ничего знать не хочет. А ведь это у него невестка землю отберет, его хозяйство разделит. Ей, старухе, что? Она свое отжила, ее песенка спета…