Георгий Караславов - Избранное. Том первый

И, решив, что матери можно будет переехать к родственникам в Дылбок-вир, Иван вздохнул с облегчением. Одна забота свалилась с его плеч. Осталась только боязнь, что их с Димо будут гонять с места на место, истязать, гноить в полицейских участках и тюрьмах… Что с ними сделают? Куда их угонят? «Бить будут, этим пахнет, — со страхом думал Иван. И опять старался утешиться: — Ну, и ничего особенного. Я не глиняный горшок, не разобьюсь!»

— Чего нос повесил? — сказал Димо, подмигнув Ивану в полумраке пыльного подвала.

— Да так, ничего.

— Табак есть?

— Есть.

— Давай закурим по одной.

Иван сунул руку в карман своих шаровар, вынул клочок измятой газетной бумаги, потом взял двумя пальцами щепотку табаку и подал ее Димо. Себе он тоже свернул толстую цигарку и, щелкнув огнивом, зажег ее.

— Слушай, — сказал Димо, — смотри не подпали эти тетрадки, а не то сгорим, как мыши…

Иван посмотрел на груду бумаг в углу и отрицательно покачал головой.

— Тебя обыскивали, а? — живо спросил Димо.

— Нет. Из дома прямо сюда привели. А тебя?

— И меня не обыскивали. — Димо помолчал, обдумывая что-то, и проговорил: — Это хорошо.

— Почему? — спросил Иван, загораясь надеждой.

— Значит… дело не серьезное.

— Как не серьезное?

— Нас только погоняют немножко… просто так, для острастки.

— Кто это нам такую свинью подложил? — вспыхнул вдруг Иван, и глаза его загорелись гневом.

— Мало ли у нас приятелей, — усмехнулся Димо.

Опираясь на пыльные канцелярские книги, Иван нервно курил: немного погодя он встал и, низко опустив голову, принялся ходить взад-вперед от стены к стене. Он никак не мог успокоиться, его давили страх и тревога. Кто знает, думал он, а может, их никуда не угонят, может, отпустят… Как хочется ему уйти отсюда, выскочить на волю — в этом подвале задохнуться можно… Вот сейчас люди ходят себе на свободе, работают, занимаются чем хотят… А как хорошо в полях… Тут и там пашут, кончают сеять: в одном месте рубят деревья, в другом собирают кукурузные стебли… Туман давно уже рассеялся, светит нежаркое солнце; пусто стало в полях, а как хорошо… Иван все это видел, все это стояло у него перед глазами, и страдание сжимало ему сердце, новое, еще не изведанное страдание узника…

Раньше он жил за спиной у Минчо, под его защитой. Что бы ни случилось, что бы ни стряслось, всё старшего брата сажали, все ему терпеть приходилось. Да об Иване никто и не вспоминал тогда, что бы ни произошло, за все отвечал Минчо. Иван свыкся с этим, да и Минчо привык брать все на себя. А сейчас… вот так сразу… Всего полчаса, как он под замком, а ему уже кажется, что прошел целый год. В их маленьком подполе другое дело; бывало, в летнее время, пойдешь отнести туда что-нибудь или навести порядок, так полдня просидишь; но там минуты летели незаметно, там ему не было так тяжело и противно. А тут словно кто его за горло схватил, словно ему чем-то нос забили… Что-то распирало его, ему хотелось перевести дух на солнышке, оглядеться на просторе, раскинуть руки на свободе.

— Докуда же нас тут держать будут! — вскипел вдруг Иван и неприязненно посмотрел на запертую дверь.

— Потерпи! — мягко, но насмешливо проговорил Димо. — Больно уж скоро ты терпенье потерял.

— Хоть бы сказали нам — за что!

— Они тебе скажут, они скажут, — отозвался Димо, покачав головой, и тонко усмехнулся. — Они тебе скажут, только захотят, чтоб и ты им кое-что порассказал…

Иван остановился, и глаза его испуганно забегали. Он все понимал, одного не мог понять: почему Димо говорит так спокойно и насмешливо?

— Может, думаешь, что тебя ни о чем спрашивать не будут, что по головке тебя погладят? — проговорил Иван, немного обиженный.

— Мокрый дождя не боится, — ответил Димо, улыбаясь по-прежнему. — Я-то ведь уже хаживал по этим дорожкам…

— Вот и я теперь по ним пойду, — сказал Иван не то шутливо, не то сердито.

Гнев захлестнул его сердце, ему показалось, что Димо считает его ребенком, трусом. Иван стиснул зубы, повалился на прежнее место и оперся о канцелярские книги. Правильно делает Димо, что подсмеивается над ним, думал он, слишком уж скоро ему тут надоело… Но Димо еще увидит, увидит…

Димо встал, немного походил взад-вперед, наконец остановился возле Ивана и присел на корточки.

— Слушай, — начал он строгим и серьезным тоном.

Иван встрепенулся. И в тишине полутемного подвала полились теплые напутственные слова…

Вечером обе женщины входили в город. В ста шагах впереди них шли арестованные. Женщинам хотелось идти рядом с ними, но полицейский не позволил.

— Нельзя… я за них отвечаю, — ответил он, сдвинув брови. — Надо было кмета спросить…

Мариола и Вела долго топтались перед окнами околийского управления, переговаривались, не зная что делать. Наконец Вела сказала:

— Надо же все-таки спросить, тетушка… Посадили мужа моего ни за что ни про что, а мне что ж — глядеть на них… Пойдем!

— А вдруг заругают нас! — возразила Мариола, испуганно глядя на нее. — Помнится, служит тут Димитр, сватьи Марийки сын… Спросим-ка лучше его, он тутошний человек, может, что и знает…

— А что он может знать, Димитр?.. Уж если идти, так прямо к начальнику пойдем.

Между казармой и канцелярией непрестанно сновали полицейские, чиновники, арестанты. Проносили хлебы, кружки, баки. Женщины стояли у железной ограды и ждали. Со двора на них посматривали, но никто не остановился, никто не подошел к ним спросить, чего они хотят, кого ищут. А они всё собирались с духом окликнуть кого-нибудь, но, пока собирались, полицейские проходили мимо. Наконец за их спиной остановился какой-то толстый унтер, окинул их высокомерным взглядом и спросил:

— Чего ждете?

— Наши тут, арестованные… у меня муж, у нее сын, — ответила Вела, смущенная неожиданным появлением унтера.

— Хотим до начальника дойти… попросить его, — проговорила старуха, смиренно глядя на него.

Унтер важно помолчал, осторожно оглядел с ног до головы Велу, что-то решил и поднял глаза.

— На что вам начальник? О чем вы хотите его просить?

— Пускай только скажет нам… за что их забрали и долго ли продержат…

— А кто они такие? Не те ли, что замешаны в покушении на Георгия Ганчовского?

Женщины вздрогнули и переглянулись.

— Эти самые, — глухо ответила старуха и проглотила густую слюну. — Так ведь… Ганчовский-то жив?

— Жив… по слухам, — ответил унтер, успокоительно кивнув.

— Да ведь его другой стукнул. За что же наших-то тащат? — встрепенулась Вела. — Как же так — что ни стрясется в селе, все мы виноваты, все на нас валят…

— Не знаю, — отозвался унтер, пожав плечами. — В Пловдив их требуют под конвоем… Следователь требует, — объяснил он.