Георгий Караславов - Избранное. Том первый

Женщины обмерли. Следователь… До этой минуты они верили, что все закончится тут, в городе… А теперь…

— Да за что же?.. В чем они провинились? — заныла старуха.

— Ничего страшного нет, — сочувственно проговорил унтер. — Допросят их и… и отпустят… Ганчовский указал на них — будто они на него напали… Ничего им не будет, не задержат их… я это дело знаю.

Он очень уверенно сказал, что знает это дело; впрочем, женщины и без того вздохнули свободнее: они не сомневались, что ни Иван, ни Димо не замешаны в покушении.

— Но за что же их взяли?.. Ведь стукнул-то его Мангалче? — твердила старуха.

— Склоки там у вас какие-то были… Ганчовский уже здесь показал, что ваши подстрекали этого… как его — Мангалче.

Унтер снова посмотрел на Велу и пригладил усы.

— Подстрекали!.. Подстрекали!.. — запричитала старуха, как помешанная. — Да это он сам его подстрекнул, а другие виноваты… За что он у него землицу отнял, а?

Унтер пожал плечами, усмехнулся и, отвесив легкий поклон, скорее Веле, чем старухе, сказал:

— Да и начальника сейчас в управлении нет. Если хотите, приходите завтра с утра.

И он вошел во двор.

И тут старуха содрогнулась и прикусила язык. Она вспомнила, что Мангалче приходил к ним и разговаривал с Иваном. «Неужто Иван что-нибудь такое сказал? — в испуге спросила она себя, но сейчас же ответила: — А что он мог ему сказать? Говорил, что надо, мол, судиться, судом требовать свою землю… Это он говорил…» Иван при ней советовал Мангалче пойти к адвокату, это она своими ушами слышала.

Она успокоилась, но лишь на миг. Неужто этот Мангалче, чтоб ему провалиться, неужто он, порази его, господи, чего-нибудь наболтал, когда его допрашивали, неужто он припутал Ивана?.. Должно быть, чего-нибудь наговорил, а не то разве стали бы их задерживать?.. Но почему их так долго не вызывали? Ведь уж если он что наболтал, так наболтал сразу…

Старуха опять воспрянула духом. И угрожающе закачала головой: «Это враги наши нам насолили, чтоб ихние недруги им всю кровушку выпили! Норовят в тюрьму его загнать, чтоб их самих господь в могилу загнал! »

— Сейчас пойдем? — спросила Вела.

— Не знаю, — отозвалась старуха и оглянулась кругом.

Во дворе околийского управления уже не видно было ни полицейских, ни чиновников, ни арестантов.

— Будем еще ждать или не будем? — снова спросила Вела.

— Ждать больше нечего.

— И я так думаю.

— Или подождем еще, а? — нерешительно остановилась старуха. — Хорошо бы найти сватьи Марийкиного Димитра.

— Ну что ж, подождем еще, — остановилась и Вела.

— Нет, нет, пойдем, пойдем, — сказала Мариола, махнув рукой. — Что надо было узнать, то узнали. А что нам Димитр скажет? Ишь уже смеркается, надо ночлега поискать.

— У меня тут родня есть, — проговорила Вела. — Гочо, тетки Маламы сын, только я не знаю, где он живет…

— Давай спросим людей, может, кто нам и скажет… Город-то ведь не больно велик, тут, как в деревне, все друг друга знают.

— Ладно, давай спросим, — согласилась Вела.

Женщины посмотрели на околийское управление, словно прощаясь с задержанными, еще крепче прижали к себе узелки и побрели, сами не зная куда. Смеркалось. Сквозь закопченные окна кофеен виднелись сидящие кучками люди, из корчмы доносился шум, веяло легким запахом жареного мяса и печеной скумбрии. В магазинах еще горел свет, но туда мало кто заходил. Женщины несколько раз прошлись по главной улице, дивясь на витрины, на огни, на редкие электрические фонари. В селе в этот час всегда было уже тихо и темно, только изредка слышался стук тележных колес да хриплый собачий лай. Здесь для обеих путниц открылся новый мир, полный незнакомых, невиданных вещей. Тусклое электрическое освещение в этом захолустном околийском городке казалось им искусственным солнцем. И сколько толпилось народа на улицах и в кофейнях, хотя день был не праздничный…

— Боже, боже, ничего-то мы не знаем! — протянула Мариола, потрясенная всем окружающим.

— Мы, тетушка, только и знаем, что работать да мучиться, словно грешные дьяволы, — с горечью отозвалась Вела, заглядевшись на новую, красиво убранную витрину. — А ведь что тут особенного? Ничего! Ты в Пловдив пойди, там увидишь всякие чудеса.

— Вот почему всем хочется в городе пожить, — сказала старуха, мотнув головой. — Легкая жизнь, без труда хлеб добывают…

— Гляди, — сказала Вела, показывая пальцем на магазин, — засели тут, как пауки, и ждут…

Но сквозь шум города, сквозь свет уличных огней, сквозь увлекательные новые впечатления пробивалась тревожная мысль о ночлеге. Женщины остановили какого-то пожилого человека в потрепанном городском костюме и спросили его, не знает ли он, где живет Гочо, Гочо Терзистоянов.

Человек подумал-подумал, жалостливо усмехнулся и ушел: Гочо Терзистоянова он не знал. Окликнули подростка в фартуке. Он очень спешил куда-то, но все-таки остановился.

— Гочо? Гочо?.. — твердил он. — Какой это Гочо? Как его фамилия?.. Гочо Терзистоянов?.. А чем он занимается, не знаете?..

Женщины переглянулись.

— Он не здешний, — ответила Вела. — Перебрался сюда после войны. Сын у него на железной дороге работает…

Подросток пожал плечами.

— Терзистояновых в городе нету, не знаю таких. А он молодой или старый?

— Старый, старый, — ответила Вела, воспрянув духом. — Лет за пятьдесят.

— Не знаю, не знаю такого, — усмехнулся мальчик и быстро ушел.

И в первый раз за все свои скитания по городу женщины боязливо переглянулись. Куда же им идти? Как они проведут холодную длинную ночь? И обе подумали: не постучаться ли в чью-нибудь дверь, чтобы приютиться где-нибудь в тепле. Но сразу же отказались от этой мысли. Они знали, что никто их не примет, еще чего доброго выругают, как побирушек… Эх, будь это в деревне… Там каждый тебя приютит, каждый постелет тебе хоть рогожку… Хоть простую рогожку, лишь бы не спать прямо на голой земле… Будь у них деньги, они пошли бы на постоялый двор. Но денег уже почти не осталось. С великим трудом, бегая по соседям, они наскребли сто шестьдесят левов. Сотню дали Димо, полсотни Ивану, десять левов осталось у Велы. Старуха хотела было и эти последние деньги отдать арестованным, да Вела не согласилась.

— И нам они могут понадобиться, тетушка, — возразила она, — в городе ведь никто тебя не пожалеет!

Старуха теперь видела, что и впрямь до них никому дела нет, и вся дрожала от холода и страха. Но все еще самозабвенно любовалась на большие светлые окна и блестящие витрины. Она знала этот город, хорошо его знала, бывала здесь много раз, но все только на базарах да на ярмарках. Теперь же ее ослепляли огни, поражали шум и движение, а ведь день был будничный, рабочий… Ей казалось, что весь город шатается по улицам, что никто и не думает уходить домой. Она все оглядывалась кругом, словно попала в другой мир, странный, незнакомый, неведомый…