Георгий Караславов - Избранное. Том первый

О том, что будет после, старуха не думала. Об этом она думала раньше — много месяцев, а сейчас уже не сомневалась, что все окончится благополучно. Придут соседа поглядеть на покойницу, скажут, что-де умерла скоропостижно, как говорится, «на ходу», зароют ее на скорую руку, и делу конец… Столько раз старуха ходила на похороны, но ни разу там не заходила речь — отчего умер тот или иной человек. Что ж, умер и умер — божья воля. Ведь болезней много, а про человека как знать, здоровый он был или больной. В прошлом году, когда скончался Пеню Арабаджия, все прямо рты разинули. Здоровяк был, гора, а не человек, все его здоровью завидовали. Все говорили, что коли не возьмет его нож или пуля, так он до ста лет проживет. А что вышло?.. Как-то сбивал он колесо, да тут же на месте и остался… Подошли, видят — лежит на боку, и все… И никто ничего не сказал, никто ни в чем не усомнился. Приказал долго жить человек, ну и что?.. А Деля Пангалкина — с ней так же было. Днем перекапывала анис, вечером разнедужилась, а пока разобрались, что с ней такое, кончилась бабонька. А ведь молодая была, крепкая, как кочерыжка… Может, люди и поговорят про Тошку, но про нее, Мариолу, никто худого слова не скажет, в этом она уверена. Да и как худое говорить — жили они со снохой дружно, мирно. Чего же еще? А если даже откроется, что она отравилась, тоже ничего. Значит, выпила отраву, сама выпила, так другие чем виноваты? Мало ли травятся и молодые и старые? Человек — хозяин своей жизни, и коли захочет он руки на себя наложить, как ему помешаешь?.. Ну, спросят, почему она так сделала — невмоготу ли ей стало, или еще что? Так пускай себе спрашивают… Захотела и порешила сама себя. А почему ей невмоготу было, от кого невмоготу, об этом она одна знала. Тут, в деревне, в таких делах долго не копаются. Завистники и враги, может, и посудачат маленько, так пускай судачат сколько душе угодно. Лишь бы землицу свою спасти, а там пускай треплются сколько влезет… Нет, не догадаются, никто ничего не поймет. «Только бы меня дурман не подвел!» — молилась старуха, вся дрожа от волнения и страха.

Вошел Иван. Обмотки его были испачканы, спина вся в соломе. Он отряхнулся и сел на скамеечку у огня.

— Поесть чего найдется? — спросил он, повернувшись сначала к матери, потом к Тошке.

Старуха, словно только сейчас заметив, что он вошел, удивленно взглянула на него и сразу окрысилась:

— Ступай во дворе отряхнись, чтоб не ходить за тобой следом да сор подметать…

Иван оглядел пол вокруг себя.

— Велико ли дело — всего две-три соломинки!

— Велико ли дело! Для тебя, может, и не велико, а кому подметать, для того велико!..

Старуха говорила очень громко и — в защиту Тошки. А Тошка, опасаясь, как бы Иван не подумал, что это она нажаловалась на него матери, сказала вполголоса:

— Ничего, мама, я подмету…

— Ничего! Нет, это не ничего! — возразила старуха более мягко. — Покорми его чем-нибудь, да пусть пойдет делом займется… В другие дни… — Старуха хотела сказать, что в другие дни Иван, мол, с утра шляется по кофейням, а нынче, когда он тут лишний, сидит дома да еще есть просит… Но она прикусила язык и перевела речь на другое. — Что это ты просишь есть в такую рань?

— Голодный я. Вчера не ужинал, — оправдывался Иван.

— Ну, уж раз ты таскаешься…

— Чего там «таскаешься»? — с досадой перебил ее Иван, — А что мне делать прикажешь?

— Что делать? — Старуха запнулась… Вот сейчас он сам спрашивает, что ему делать. Она на миг умолкла, но вдруг вспомнила, что дядя Продан просил Ивана прийти, чтобы помочь ему поправить плетень вокруг его сада. За день до этого Продановы волы подрались и повалили плетень. — Поди к дяде Продану, помоги им плетень поправить. Я вчера вечером его видела, так он велел сказать тебе…

— Ладно, пойду, — согласился Иван. — Сейчас и пойду.

Иван заметил, что, браня его, мать защищает Тошку, и это ему пришлось по душе. «Ишь как помягчела!» — обрадовался он.

— Пойдешь к дяде, возьми с собой Пете, — пускай поиграет с Ангелче, — приказала сыну старуха.

«Все ладится, — подумала она, дрожа от радости. — Пускай уйдут оба, а то как бы не помешали…»

— Возьми, возьми его с собой, — попросила деверя Тошка. — Надоело ему все во дворе вертеться. Тут ведь у него товарищей нету, — все ребята старше его, не хотят с ним играть.

— Ну что ж, возьму, — сказал Иван, кивнув. — А где он, Пете?

— Я его сию минуточку разыщу, — ответила Тошка, вскочив. — Вместе и покушаете, что бог послал.

— Вместе, вместе, чего еще ждать, — сказала старуха.

Голос чуть не выдал ее. Или ей так почудилось? Этого она не знала, но чувствовала, что сердце ее бьется, готовое разорваться. Волнение сдавило ей горло. «Сейчас! Сейчас! — понукала она себя. — А не захочет добром выпить, насильно в рот волью… Да она выпьет. И не только выпьет, а сама вина себе нацедит. Сама и толченого дурмана туда всыплет…» Ну, а настой, это уж она, Мариола, сама как-нибудь в чашку подольет…

Старуха вышла. Ей не сиделось на месте, было боязно взглянуть Ивану в глаза, чудилось, что он все поймет, вскочит и погубит дело. А ведь как здорово все налаживается, как все хорошо пошло с самого утра… «Только бы… Только бы», — молилась старуха. Но о чем именно она молилась, она и сама не знала…

Время текло медленно, тягуче, лениво. Иван и Пете что-то замешкались на кухне; валандаются, один дьявол знает, что они там делают, думала старуха. Она забеспокоилась. Вот уж скоро и полдень, а они все еще возятся… Глядишь, и этот день зря пройдет, а если и нынче не сделаешь дела, кто знает, выпадет ли назавтра такой же удобный случай…

Но вот старуха встрепенулась. Хлопнули ворота, Пете помчался по улице, как вырвавшийся на волю теленок, и послышался его звонкий голосок.

— Тра-ля-ля! Тра-ля-ля!

Сейчас?

Сейчас в доме остались только они обе. Никто их не увидит, не услышит. Только бы не приплелась какая-нибудь гостья. Старуха испугалась, представив себе, что в такое время может притащиться болтливая соседка… Она ее выгонит… Но как ее выгнать — а вдруг догадается?.. Выйди сейчас из могилы покойная мать Мариолы, та и матери бы родной не обрадовалась… Надо спешить. Нечего откладывать. Если можно, то сейчас, еще до полудня все кончить.

Прижавшись к окну, старуха впилась глазами во двор. Кухонная дверь негромко скрипнула. Во двор вышла Тошка, завернула за угол амбарчика, снова показалась и направилась к гумну. «За дровами пошла», — решила старуха, и у нее пересохло в горле. И вдруг она вся обмякла, ослабела, голова ее камнем упала на плечо. Она знала, что именно ей сейчас нужно сделать, но не могла пошевельнуться — ноги у нее подогнулись, как сломанные. «Неужто не смогу?» — подумала она, дрожа от ужаса, и оперлась на руку. Потом поднялась, сама того не заметив. «Скорей! Скорей!.. Не успею!» — твердила она себе, шатаясь, как в лихорадке. В чуланчик, к сундуку… Она нащупала ключ, отвязала его от передника и прокралась в полутемную каморку. Руки ее дрожали, но она быстро отперла сундук и еще быстрее принялась шарить в нем. Она отбрасывала в сторону уложенную в сундук одежду, но вдруг спохватилась, что придется ее снова уложить как следует, и, упрекнув себя, стала укладывать.